Здравствуй, моя мёртвая мамочка

Картина третья. Мамочка снова напилась и куда-то пропала. А я уже который день тусуюсь с бабушкой и дедушкой. Дедуля меня очень любит. И покупает мне шоколадки с орехами. Бабуля часто ругается, но дедуля всегда меня защищает. Мне не скучно. Я читаю «Трое из Простоквашино», играю в тетрис, смотрю телевизор. А потом появляется мамочка. Но я больше не хочу её видеть. Я знаю, что она снова уйдёт, а мне такого не надо. Ты или оставайся со мной навсегда или навсегда уходи!

После переезда в уездный город О. мама сильно изменилась. Или мне просто хочется верить в то, что она когда-то была другой. Может, я в очередной раз нафантазировала, что именно смена места жительства стала разрушительной для её несформировавшейся личности. Может, всё было иначе. К сожалению, я до сих пор слышу слишком разные версии произошедшего.

Версия папы остаётся для меня загадкой. Тайной гипотезой, к которой я пытаюсь хоть немножко, хоть на миллиметр подобраться.

Он не любит говорить, ни об её уходе, ни о её смерти. Думаю, ему всё ещё больно. Впрочем, как и мне.

И мне даже больно не от самого факта произошедшего, а от незнания. «Почему ты бросила меня?!». Я просто никогда не узнаю об этом. Никогда. Могу лишь догадываться и строить предположения, искажённые собственным опытом.

Папа молчит, как, преданный своей стране (любви), партизан. И даже как-то выдавил из себя в расстроенных чувствах: «Не нужно её винить, дочь. И плохо думать о ней тоже не нужно». Эти слова отпечатались в моём сознании на долгие годы. Я перестала плохо думать о ней, никогда не злилась на неё и стала жалеть. На десятилетия во мне поселилась неистовая жалость к той пропавшей девчонке. Утонувшей в море беспорядочных половых связей, алкоголя и, наверное, даже наркотиков12.

Папа грустил из-за её смерти. Даже плакал. Потом несколько лет лежал в депрессии. Самой настоящей. Просто лежал на диване, не работал, не выполнял своих родительских обязанностей. А ещё он винил в случившемся себя. «Я тоже в этом виноват».

А вот я не виновата! Мне было шесть лет! Шесть! А она меня бросила. Свою маленькую девочку бросила. Ладно, отцы бросают. Это в принципе, можно хоть как-то объяснить (можно, но не нужно). В мире невероятное количество матерей-одиночек, семей с двумя женщинами – мамой и бабушкой, а вариант быть оставленной матерью – редкий вариант. Спасибо, мам, хоть тут я чувствую себя особенной.

В целом, я и сама примерно помню, как всё случилось. Она просто стала пропадать на какие-то временные промежутки. День. Неделя. Месяц…

А потом я просто стала жить с бабушкой и дедушкой. И всё случилось как будто естественно и как будто нормально. Я, кажется, даже не заметила этого резкого перехода в моей маленькой жизни. Только уголки зелёных детских глаз опустились вниз, а сами глаза стали «на мокром месте», о чём так часто любила напоминать моя бабушка. «Опять глаза на мокром месте! Ты только и можешь выть!».

Отец в это время занимался поисками своей неблагополучной жены, её принудительным лечением, вытаскиванием её невменяемого тела из каких-то борделей, саун и блат-хат.

Иногда я хочу обо всём этом не знать. Просто никогда не знать. Хочу быть в иллюзии того, что моя мамочка – идеал. Идеальный объект, который нам всем так нужен. Но такой возможности у меня никогда не было. Моя дорогая бабушка с детства любила мне напомнить, что моя мать – женщина с низкой социальной ответственностью. Спасибо, бабуль.

В общем, от папы я не получила никакой структурированной и ясной информации, почему наша мамочка оставила свой семейный приют и отправилась на поиски приключений и сокровищ. Зато его мать, по совместительству моя бабушка, по совместительству человек, занявшийся моим воспитанием, отработала за всех по фронту «Лера, ты должна знать, кем была твоя мать!».

В пятнадцать лет, придя с какой-то вечеринки в не слишком трезвом виде и пропахшими табаком одежде и волосами я отхватила смачную, звучную и тяжёлую оплеуху по левой щеке и услышала: «Ты такая же шлюха, как и твоя мать!».

Сказать, что было обидно – ничего не сказать. Слёзы подростковой боли и несправедливости покатились по моим пухлым розовым щекам, разукрасив их чёрными разводами и больными рисунками бабушкиных пальцев. Именно в тот самый день я явственно почувствовала: «Хочу умереть».