В разговорах с матерью мы часто затрагивали тему значения слов и их грамотного употребления. Об этом она всегда говорила с величайшей нежностью, поскольку жизнь ее полнилась словами с самого детства, и к тому же они, в буквальном смысле слова, ее кормили. Каждое слово для нее обладало особой музыкальной тональностью и было по-своему прекрасно. Особенное очарование мать находила в словах «балкон» и «меланхолия». С помощью правильно выстроенных слов можно выразить любую мысль, любую эмоцию и даже перенести собеседника в воображаемый мир. Мать считала, что как идея приносит слово, так и, наоборот, слово приносит идею. Без достаточного лексического запаса, без чтения, без школьного образования мы были бы неполноценны и приговорены к своего рода изоляции, не имея возможности пообщаться с себе подобными, выразить свои мысли, понять друг друга. Во время наших с матерью пространных рассуждений о словарном счастье мой отец обычно держался в стороне. Его куда больше заботило соблюдение правил лексики и синтаксиса, чем абстрактная проблематика вопроса.
В 1958 или 1959 году отец уехал из Сан-Франциско. Вместе с парой-тройкой приятелей он приобрел билеты на лайнер, отправлявшийся из Нью-Йорка в Европу. Не знаю, как именно он познакомился с Шарлем де Роган-Шабо[23]
(очевидно, это произошло на корабле), но только отец настолько понравился графу, что тот оставил ему свои координаты в Париже и попросил обязательно уведомить о своем приезде. Лишь много позже я выяснил, что Шарль испытывал одинаковое пристрастие как к женщинам, так и к мужчинам. Тогда еще отец не знал, что окончательно удаляется от своей родины, от семьи и близких, ведь его встреча с Шарлем де Роган-Шабо стала поворотным пунктом в жизни молодого американца.Я абсолютно убежден в том, что мой отец с первого же взгляда полюбил Европу, Францию и Париж, причем моя уверенность основывается не только на личных догадках и предположениях, но и подкреплена свидетельствами со стороны. Начиная с первого же дня все сомнения о том, оставаться ли ему в Европе или вернуться домой в Америку, развеялись как дым. В результате столь внезапной перемены обстановки отец потерял связь с семьей на долгие два года — до самой своей свадьбы. Он не звонил и не писал не только братьям, но даже матери и своей сестре Мэри Джо, с которой, впрочем, был очень дружен. Но в семье Боб уже давно прослыл «странной птицей»: исчезновение одаренного молодого человека, чья голова всегда полнилась какими-то своими идеями, вызвало больше удивления, чем тревоги.
В новой стране Боб почувствовал себя как рыба в воде. И хотя поначалу он совершенно не знал французского языка, однако твердо решил для себя, что именно здесь он сможет воплотить в жизнь все свои самые сокровенные мечты. Отец обосновался в мастерской на Монмартре, где начал заниматься скульптурой. Недолго думая, он решил реанимировать свои контакты с Шарлем де Роган-Шабо. Богатый, элегантный весельчак моментально ввел его в свой круг, стал приглашать на ужины, вечера, в модные клубы, и почти всегда приходил вместе со своей будущей женой Паолой Сен-Жюст — лучшей подругой моей матери.
Я не настолько интересовался точными подробностями первой встречи Боба и Франсуазы, чтобы расспрашивать их об этом. Между тем мать рассказала мне о том, как они с отцом начали «сближаться», изъясняясь на ломаном английском, с одной стороны, и не менее ломаном французском, с другой.
Весной 1961 года Шарль и Паола вознамерились сочетаться законными узами брака по причине, которая представляется мне столь же туманной, сколь эмоциональной и связанной, скорее всего, с семейными делами. Паола была дочерью богатого итальянского буржуа и женщины, чье имя давно уже стало нарицательным в финансовых кругах. Граф Шарль де Роган-Шабо, со своей стороны, был потомственным дворянином, чью родословную можно было проследить вплоть до XI века. Дружба и взаимная привязанность, связывавшие Паолу и Франсуазу, делали их столь неразлучными, что перспективу пусть краткого, но все же расставания (на время медового месяца) невеста восприняла очень болезненно, а потому попросила мать предоставить им с мужем на несколько дней особняк в Экемовиле. Предчувствуя также, что все это время ей придется провести наедине с супругом, Паола предложила матери… остаться в особняке вместе с ней. Шарль же резонно предположил, что равновесие пар может быть таким образом нарушено и потребовал, чтобы мой будущий отец тоже жил вместе с ними в особняке.
Но с первого же дня молодожены начали скандалить. Этот странный медовый месяц сопровождался криками и хлопаньем дверей. Иногда ссоры достигали такого размаха, что мать, будучи не в силах примирить враждующие стороны, была вынуждена укрываться под лестницей в компании молодого американца, который от этих скандалов страдал ничуть не меньше. Но очень скоро лестница перестала быть надежным убежищем, поэтому мать решила поступить по своему обыкновению, как она это уже делала и сделает еще не раз, — то есть «сбежать» на своей машине прочь, разумеется, прихватив Боба с собой.