Здравствуй, Шура!

«Приехал в Акмолинск 19 ноября. Работаю главбухом топливной инспекции при Управлении Карагандинской железной дороги. Временно ночую в общежитии, насчет постоянной квартиры пока ничего неизвестно. С квартирами неважно, трудной найти и дорого просят. На рынке цены немногим ниже, чем у вас, так что с моими деньгами на базаре делать нечего. Обедаю раз в день в столовой при Управлении по карточкам. Оклад 600 рублей, а после удержаний налогов, займа и квартиры останется не очень-то много. Уже месяц как не читал твоих писем. Пиши обо всем, как живете, только не ври. Загоняешь ли что-нибудь из барахла? Как с квартирой? Сколько выкопала картошки за восемь дней? Город неважный, даже тротуаров нет. Намного хуже Ижевска, хотя и областной. Что-то вроде Сновска, только побольше. Ходил по городу, был на почте, ездил на вокзал (это за 3 км от города), хотел найти Живова и его семью, но не нашел. Сейчас не холодно, снега мало, но рассказывают, что здесь бывают бураны, и люди держатся за веревки, чтобы не унесло. Я хожу в рваных валенках… Не помню, писал ли я тебе из Раевки, что был у семьи Бортникова. Когда заходил к ним, они все лежали – болели малярией. Жаловались на плохую жизнь, да и немудрено: они не работают, а только продают барахло на базаре. Живут в халупе. Сам Бортников теперь где-то на севере. Да, наделал дел Гитлер, много народа мучается… Пообедать мне удалось, хотя и выходной. Жду письма с нетерпением. Ваш Саша».

В этот же день, когда я описывал свое «приземление» на акмолинской земле жене Шуре, она писала мне первую открытку на Акмолинск, поливая ее слезами:

«Вчера из твоего письма узнала, что ты едешь в Акмолинск без заезда к нам. Такое разочарование, я же так ждала. Я столько плакала, читая твое письмо, что оно стало мокрым от слез. Пишу эту открытку, а слезы льются из глаз, какая я несчастная. Все думаю, что, уехав далеко, ты забудешь про нас. Мой дорогой Саша, если любишь меня, то пиши часто, я тоже буду писать часто. Пиши все мелочи жизни. Завтра напишу письмо, а сегодня слезы мешают. Крепко, крепко целую тебя, твоя Шура».

23.11.1942

Начальство предписало:

«НЖЧ-8 тов. Глазунову. Предоставьте одно место в общежитии вновь прибывшему главному бухгалтеру топливной инспекции «Картранстопа» Мороз Александру Александровичу». И следом резолюция: «Обязываю Вас предоставить одно постоянное место в общежитии вновь прибывшему главному бухгалтеру топливной инспекции. НКПС, подпись».

В общежитии мне дали место в комнате на четыре койки. Выдали пропуск № 77 для входа в здание общежития № 1 сроком до 31 декабря 1943 года. Итак, после многомесячного скитания по вагонам, я попал в жилье под крышей и на твердой земле. Общежитие было почти в центре. До управления, где была наша контора, а также до реки Ишим было близко.

24.11.1942

Свое письмо ко мне жена Шура начинает с сетования на судьбу, которая так коварно поступила, лишив нас встречи. Что она, Шура, приготовила мне подарки: теплые перчатки, расческу, табак, заказала в колхозе сухарей, круп, горох, муки, договорилась о починке валенок и многое другое для хорошей встречи. В колхозе даже обещали зарезать поросенка, и вот, все планы рушились – я не заехал.

«…Завтра после ночной смены пойду в деревню к маме и Вере, расскажу про свое горе. Когда я увольнялась на восемь дней, то накопала картошки тринадцать пудов, мне подвезли. Вера получила валенки в школе, а Борик через детский садик. Верины валенки мне тесноваты. На работу хожу в лаптях и летнем пиджаке, хотя на дворе холодно. Вера и Борик одеты и обуты, а сама – не очень. Получаю стахановский талон. Иногда приношу Борику кашу или колбасу, а он говорит: «Какая ты хорошая, мама». Не верит, что ты не приедешь. Деньги, 300 рублей, и письма с дороги я получила. Живу в большой комнате, Вася – в спальне. Я топлю грубку (прим. – небольшая печь), и ему тепло. Дров у меня еще много. Нам можно с завода носить стружку, я принесла три мешка – тяжело, но что поделаешь – надо. Схожу в колхоз, тогда напишу, что у них там. Ну, Саша, не грусти, работай хорошо. В эти дни по радио хорошие известия, может скоро поедем на Родину. Я тоже буду лучше работать, чтоб скорей разбить врага. Целую тебя. Я, Вера и Борик».

26.11.1942

В своем письме к жене Шуре в Ижевск я кое в чем повторяюсь, например, что мой оклад 600 рублей, а с вычетами меньше, что за общежитие плачу 30 рублей в месяц. Обед около 5 рублей в день. На работе завожу все документы сначала. Радуюсь успехам Красной армии на сталинградском фронте – приближается час, когда мы сможем вернуться в родные края и зажить вместе.

«…Жду писем. Все еще никак не успокоюсь от неудавшегося свидания. Сейчас 10 часов вечера по-местному, семь – по московскому. Жду известий, радио рядом. Я живу в комнате, где нас четыре человека. Светло, тепло, чисто. Все разошлись, после «известий» ложусь спать. На улице сыро, дождь, побаливают ноги. Посылаю фото – это снимали для удостоверения. Ты, Шура, тоже пришли свою – посмотрю, какая ты сейчас».

В этот же день я пишу брату Шуре: