Здравствуйте, Эмиль Золя!

Выход в свет романа «Труд» напоминает немного юбилей. Фурьеристские рабочие ассоциации и представители социалистического романтизма отмечают издание «Труда» как праздник Первого мая. Жюль Гед, которому окончательно созреть помешали разразившиеся события, бранится. Революционные профсоюзные деятели выражают свой протест против этой книги из серии «Розовая библиотека». Шарль Пеги воздевает руки к небу, Жорж Сорель пожимает плечами. Но народ правильно воспринимает этот роман.

Природный пессимизм Золя, его залп, направленный в прогнившую Империю, лозунг «Республика будет натуралистической или ее не будет вовсе», гроздья гнева, вызревшие в недрах шахты, выступление против Золотого тельца, кодекс свободной любви, сборник статей «Истина шествует» — все это были постоянно обновлявшиеся формы поддержки, которую Золя оказывал угнетенным классам. В эмоциональном плане — он всецело с «левыми», хотя по-прежнему сторонится политики. Теперь «левые» у власти.

И они готовят ему место в Пантеоне.

Сад в Вернейе, Золя пьет чай, Жанна, это создание Гужона — Греза, сжав сердечком губы, с нежностью посматривает на малыша Жака. Дениза, школьница, в черном платье с белым воротничком, тоже смотрит на своего маленького брата. У Денизы, как и у матери, глаза лани.

Глядя на Золя, можно подумать, что это дедушка.

Как-то Габриэль Трарье посетил писателя в доме на Брюссельской улице. Писатель расположился перед своим огромным столом министра Народного воображения. Он глубоко ушел в кресло, колени прикрыты серым пледом, вокруг шеи повязан белый платок. Открытый выпуклый лоб с большими залысинами, на лице — морщины-иероглифы, следы тех мук, которые уготовила ему судьба. Взгляд полон печали. Зашел разговор о литературе, театре.

— Да, «Миссидор»[195]…— говорит Золя. — Мне хотелось бы в этой поэме воспеть труд, необходимость и красоту человеческих усилий, веру в жизнь, плодородие земли, надежду на грядущую справедливую жатву…

Грядущая справедливая жатва. Весь Золя последних лет в этой банальной фразе.

— Трарье, — неожиданно обращается Золя глуховатым голосом, — Трарье, благодаря Делу я стал лучше!

Выход в свет романа «Труд» был отмечен банкетом, который устроили фурьеристы. Золя не присутствовал на нем, но прислал письмо:

«…Меня нет вместе с вами потому, что так мне кажется лучше и логичнее. Ведь главное не во мне и даже не в моем произведении, а в том, что вы отмечаете, — в стремлении к справедливости, в упорной борьбе за человеческое счастье; и в этом я с вами. Разве недостаточно того, что моя мысль — это ваша мысль?»

Но что осталось от прежнего Золя? Нелюдимый ребенок из тупичка Сильвакан умер, влюбленный в «розовую шляпку» умер, молодой публицист, работавший у Ашетта, умер, друг живописцев из кафе «Гербуа» умер, автор «Ругон-Маккаров» умер. И даже автор «Трех городов» умер. Ему почти незнаком тот Золя, каким он стал.

Как сказал Мак Орлан, «последнее слово всегда за смертью, которая не дает никаких объяснений». Золя знает это. Его ждет Лазарь. И.о Лазаре он думает во время бессонницы. Гонкур последовал за своим братом, Флобер-«Старик» спит в своей могиле, красавец Мане, Мопассан, умевший так весело пожить, Альфонс Доде… 6 августа 1901 года умирает Поль Алексис. Золя плачет от горя и тоски.

1901 год. На лице Золя лежит печать постоянной усталости. Борода и усы побелели. Наглухо застегнутая бархатная куртка делает его похожим не то на священника, не то на военного врача. На одном из столов у него лежит бронзовая медаль, стараниями Шарпантье она была выбита по фотографии Золя, сделанной Надаром, где он изображен в профиль: меланхоличный и озабоченный мыслитель.

2 июля 1902 года Золя писал Брюно из Медана: