Здравый смысл врет

Сосредоточение на «суперраспространителях», а не на обстоятельствах, приведших к распространению вируса, было бы грубой ошибкой даже после вспышки в больнице принца Уэльского. Следующая крупная вспышка атипичной пневмонии произошла вскоре после этого — в жилом многоквартирном доме в Гонконге, Amoy Gardens. На этот раз главный виновник, заразившийся в больнице, где проходил лечение почек, заработал диарею. К несчастью, водопроводная система здания была неисправна, и инфекция распространилась на 300 других человек, хотя никто из жертв в одной комнате с больным не находился. Следовательно, какие бы выводы о «суперраспространителях» мы ни сделали путем изучения особых качеств пациента в больнице принца Уэльского, они были практически бесполезны в случае с Amoy Gardens. В обеих ситуациях так называемые «суперраспространители» оказались просто случайными побочными продуктами других, более сложных обстоятельств.

Мы никогда не узнаем, что произошло бы в Лексингтоне 17 июля 1775 года, если бы Пол Ревир и Уильям Доз поменялись маршрутами. Вполне возможно, все обернулось бы точно так же — за исключением того, что в истории сохранилось бы имя второго, а не первого. Как ко вспышкам атипичной пневмонии в больнице принца Уэльского и здании Amoy Gardens привела сложная комбинация причин, так и победа в Лексингтоне зависела от решений и взаимодействия тысяч людей, не говоря уж о других превратностях судьбы. Другими словами, несмотря на желание приписать тот или иной результат одному-единствен-ному особенному человеку, мы должны понимать: такой соблазн возникает не потому, что так есть на самом деле, а потому, что нам очень хочется, чтобы так было.

Проблема воображаемых причин отнюдь не ограничивается объяснениями об особенных людях — хотя эту ошибку совершить очень легко. Здравый смысл и история постоянно создают иллюзию причины и следствия там, где их не существует. С одной стороны, здравый смысл — отличный генератор вероятных причин, таких как особенные люди, качества или обстоятельства. А с другой — история любезно выбрасывает большую часть данных, оставляя лишь крошечную нить событий, которой мы и стараемся дать надлежащее объяснение. Нам кажется, будто здравый смысл подсказывает, почему что-то случилось. Неправда. Он лишь говорит, что именно произошло.

Когда история становится историей

Неспособность отличить «почему» от «что» представляет серьезную проблему для любого, кто надеется извлечь уроки из прошлого. Впрочем, мы хотя бы точно знаем, что произошло, — хотя порой и не понимаем почему. История является буквальным описанием прошлых событий — это самый что ни на есть здравый смысл. И все же, как утверждал философ Исайя Берлин, описания, которые историки дают делам минувших дней, очень мало говорили бы людям, принимавшим в них непосредственное участие.

Эту проблему Исайя Берлин иллюстрирует сценой битвы при Бородино из романа «Война и мир» Льва Толстого. Пьер Безухов бесцельно бродит по полю боя. Он потерян, он жаждет увидеть детально спланированную операцию, сражение, какое описывают историки и художники. И не видит. Вокруг царит обыкновенное смятение, а происходящее есть вереница отдельных случаев, истоки и последствия которых в целом не доступны ни отслеживанию, ни прогнозу. Разрозненные группы событий сменяют друг друга, не следуя никакому очевидному порядку^{144}.

Историк может возразить: мол, Безухов просто не мог наблюдать всю битву целиком. А может, не мог сопоставить в уме все кусочки увиденного. Получается, единственным различием между взглядами историка и Безухова является то, что первый располагает временем для сбора воедино информации от многих отдельных участников, ни один из которых не являлся свидетелем всей картины в целом. С этой точки зрения понять события в момент их свершения действительно трудно, а подчас вообще невозможно. Выходит, проблема эта — исключительно практическая и сводится к скорости, с которой человек осуществляет сбор и синтез данных. Если это так, Безухов должен был знать, что происходило в битве при Бородино, — если не на практике, то хотя бы в принципе.