Здравый смысл врет

При взгляде в прошлое из настоящего кажется, будто предсказать эти события все-таки было можно. При этом мы недооцениваем тот факт, что ретроспекция показывает, во-первых, гораздо больше, чем результаты прогнозов, которые мы могли сделать в прошлом, а во-вторых, какие предсказания следовало делать вообще. Откуда нам было знать, что в ноябре 1963 года во время визита Кеннеди в Даллас следует опасаться не отравленной пищи, а выстрелов? Откуда нам было знать, что 11 сентября 2011 года именно крепость дверей кабины пилотов, а не натасканные на взрывчатку собаки являлась ключом к предотвращению угона самолетов? Откуда нам было знать, что именно эти угнанные самолеты, а вовсе не бомбы и не нервно-паралитический газ в метро представляют для США основную террористическую угрозу? Откуда нам было знать, что интернет-поисковики станут зарабатывать деньги на рекламе, а не воспользуются какой-нибудь иной моделью ведения бизнеса? Откуда нам было знать, что следует интересоваться монетизацией поисковых машин, а не контентом сайтов, электронной коммерцией или чем-либо другим?

В сущности, данная проблема — это обратная сторона аргумента Данто, о котором мы говорили в предыдущей главе: что именно релевантно, станет известно лишь позднее. Иными словами, типы прогнозов, к которым мы больше всего стремимся, требуют знания о том, какие события из тех, что могут произойти в будущем, окажутся релевантными для того, чтобы обратить на них внимание уже в настоящем. Казалось бы, мы должны быть способны делать это точно так же, как Идеальный Хроникер должен был констатировать происходящее. Но, попытайся мы предсказать все, что только может случиться, просто утонули бы в море возможностей. Стоит ли беспокоиться о том, в какое время приезжает мусороуборочная машина сегодня вечером? Наверное, нет. С другой стороны, если наша собака срывается с поводка и выбегает на улицу именно в этот момент, нам бы очень хотелось знать об этом до того, как мы вышли гулять. Стоит ли прогнозировать отмену завтрашнего рейса? Опять-таки, наверное, нет. Но если нас посадят на другой самолет, который в итоге разобьется, или мы будем сидеть рядом с человеком, с которым однажды сыграем свадьбу, то это событие покажется нам чрезвычайно значимым.

Проблема релевантности фундаментальна и не может быть исключена более четким алгоритмом. В своей книге о прогнозировании политолог и «ясновидящий» Брюс Буэно де Мескита, например, расхваливает потенциал теории игр для прогнозирования результатов сложных политических переговоров^{167}. После всего вышесказанного о сложных системах едва ли его компьютерные модели действительно способны предсказывать то, что, по его словам, могут. Впрочем, пока оставим это. Сейчас нас интересует, что они могли бы спрогнозировать, если бы работали идеально. В качестве примера возьмем его утверждение, будто они успешно предсказали результат соглашения, подписанного в 1993 году в Осло Израилем и тогдашней Организацией освобождения Палестины. В то время это казалось настоящим подвигом. Но алгоритм не позволил предсказать, что то соглашение, по сути, было всего лишь миражом, временным проблеском надежды, который быстро угас. Дальнейшие события четко показывают: результат переговоров в Осло — не самый важный результат, который стоило предсказывать.

Разумеется, модели Буэно де Мескита не были предназначены для таких типов прогнозов. Но в этом-то и заключается смысл: предмет предсказания так же важен, как и его точность. Глядя назад в прошлое, мы не сожалеем, что не предсказали ни курс акций Google в 1999 году, ни количество дней, требующихся американским солдатам, чтобы добраться до Багдада в ходе войны в Персидском заливе. Бесспорно, это ценные прогнозы, и мы вполне могли бы их сделать. Но в какой-то момент стало бы ясно: верны они или нет, по сути, совершенно не имеет значения, ибо не очень-то они и важны. Зато нам бы хотелось предсказать, что за несколько лет курс акций Google превысит отметку в 500 долларов. Зная это в день их выхода на рынок ценных бумаг, мы могли бы инвестировать в них и разбогатеть. Нам бы очень хотелось предвидеть резню, последовавшую за свержением Саддама Хусейна и роспуском его службы безопасности, — тогда мы могли бы применить иную стратегию, а то и вовсе избежать всего этого кошмара.