Зеленая брама

Позже, допрашивая немецких пленных, мы узнали, что у них спущено в войска следующее распоряжение главного командования: обращаться с женщинами в военной форме как с солдатами регулярной армии, а с вооруженными женщинами в гражданском — как с партизанами.

На оговорку о женщинах вооруженных опьяненные кровью пришельцы внимания не обращали. Любая служила им мишенью.

Исполнение директивы становилось садистским на­слаждением, зато теперь благообразные старички бюргеры вспоминают, как жалели лошадей...

Воспоминание одного из седых ныне жителей Подвысо­кого, записанное мной в 1980 году: «Когда битва отгре­мела, мы, мальчишки, отправились в браму. Конечно, на поиски оружия. В лесу всегда бывало прохладно, густая зелень создавала даже сумрак. А в тот раз нас удивила жара. Мы не узнали свою браму — в ней отсутствовала тень! Деревья больше чем наполовину лишились листвы. Лес стоял, как обмолоченный...»

Что это? Разве война убивает и тень?

Едва стихала бомбежка, возобновлялись наши контр­атаки. Каменечье и другие окрестные деревни переходили из рук в руки. Отдельным контратакующим отрядам уда­лось прорваться, форсировать Синюху по разбомбленным переправам, уйти от егерей, обложивших нас со всех сторон.

Смотрю сегодня на мирную-премирную карту Черкас­ской и Кировоградской областей и убеждаюсь, что не су­мею нанести на нее точные данные и границы кольца ок­ружения. Обстановка менялась с такой быстротой, что и тогда невозможно было показать ее на карте.

Вероятно, картину можно сложить лишь из мозаики эпизодов, писем, воспоминаний товарищей, розыска крас­ных следопытов, обрывков документов...

4 августа

Запомнилось многим... Я написал два этих слова и вдруг почувствовал какую-то их неправильность. Тот год и годы боев потом, а теперь уже и беспощадное время ото­брали у меня право говорить, что многим запомнилось.

Нас осталось так мало!

И все же воспоминание, которое я не могу не привес­ти, повторяется в нескольких письмах.

На пшеничном поле между западной окраиной Подвы­сокого и Копенковатым стоят без горючего последние тан­ки 15-й дивизии. Это Т-26, их восемь, у них действуют только пулеметы. Их обгорелые остовы противник потом гордо зачислит в свои трофеи.

И вдруг из дубравы, подходящей вплотную к ниве, вырывается «тридцатьчетверка». Поначалу даже трудно понять, что это танк: броня, башня — все облеплено бой­цами в нижнем белье. Раненые — все до одного, видимо, покинувшие лазарет, чтобы сражаться. Многие без ка­сок — не напялишь ее на забинтованную голову!

Только что горные егеря, расстегнув мундиры и засу­чив рукава, заняли Копенковатое. Но беспечность будет стоить им дорого.

Форсируя ход, мчится, как гигантский белый клубок, «тридцатьчетверка». Пушка молчит — снаряды израсходо­ваны. Зато раненые ведут огонь из немецких автоматов, подобранных тут же, швыряют лимонки, кричат — не раз­берешь что: проклятия, ругательства, ура, за Родину, за Сталина! Половина Копенковатого отбита этим трагиче­ским десантом.

В опубликованном много позже в Федеративной Рес­публике Германии дневнике одного из горных егерей — Рихарда Вурстера из Штутгарта я прочитал строки, несом­ненно, относящиеся к этому эпизоду:

«...На нас снова напала конница... Но тут вырвался рус­ский танк на полной скорости и стал палить изо всех ору­дий...»

Что это значит — «изо всех орудий»?

На вооружении наших танков — одно орудие, ну еще и пулемет. Изо всех орудий ведут огонь крепости, форты, боевые корабли, неправда ли?

А тут всего один танк..: «Тридцатьчетверка»...

Но так увидел и так записал этот Рихард Вурстер, ви­димо, ошеломленный дерзкой вылазкой.

И местные жители, и оставшиеся в живых участники боев, и немецкие мемуаристы утверждают, что Копенкова­тое не менее шести раз переходило из рук в руки.

Каким образом распространился и как дошел до частей приказ Военного совета выступить утром пятого августа, прорываться в северном направлении?

Трудно это объяснить.

Связи по проводам уже не существовало.

Но последние остатки 190-й дивизии и приданного ей артиллерийского полка ночью приказ получили.

На рассвете собрали и сожгли документы.

«Все командиры и красноармейцы,— вспоминает артил­лерист В. Кадашев, проживающий ныне в Минске,— собираясь идти на прорыв, старательно приводили себя в порядок. У кого еще оставалось что-либо в вещмешках, перебирали имущество, освобождаясь от всего, что может стать обузой в бою».

Сохранившие пару чистого нательного белья надева­ли его.

Прилежно умывались у колодца — давненько не при­ходилось. Пыль и гарь сделали всех смуглыми, а теперь лица посветлели.

Словно не к бою готовились, а к смотру.

Надевать чистое белье перед решающим боем — старин­ный благородный русский обычай, вот его и соблюли без всяких команд и вне расписания того дня. Не уверен, что многие в Зеленой браме знали, что так поступали воины Александра Невского перед битвой на льду Чудского озера.

Выступление назначено на девять ноль-ноль.

В восемь тридцать артиллеристы простились со своими орудиями.