Зеленая брама

Помню, как переживал Александр Фадеев, узнав, что юноша, которого он изобразил (почти не изменив фамилию) малодушным и даже показал виновным в провале организа­ции, на самом деле чист перед Родиной и товарищами. Были обнаружены и преданы суду подлинные предатели и палачи.

Но коллизии романа и репутации его действующих лиц были уже слишком широко известны читателям знамени­той книги...

Я помню и противоположные случаи. Мы, газетчики, как поется в песне, «первыми въезжали в города» и поспеш­но собирали сведения — что тут было. Однажды, в первые минуты нашего пребывания в освобожденном городке, ко мне подошел разбитной парень в папахе с нашитой поперек красной лентой и стал торопливо рассказывать про «парти­занщину». Мне не понравился такой оборот речи, мы так не говорили, но корреспонденцию я все же написал, новый собеседник фигурировал в ней в лучшем виде. К моему счастью, корреспонденция опоздала в редакцию и не была опубликована (шло бурное наше наступление, освобожда­лось много городов). А через несколько лет я узнал, что мой тогдашний собеседник — из числа хитрых и предпри­имчивых полицаев, накануне нашего прихода нацепивших красные ленточки на папахи.

Что и говорить, время было сложное.

История борьбы с оккупантами в Умани исследуется и поныне; вероятно, не все факты уже известны прежде всего потому, что противостояние оккупантам не считалось по­ступком выдающимся и особенным. Это было бытие, по­вседневность. Два года, семь месяцев и девять дней ок­купации Умани — срок серьезный, а обстоятельства жизни города и требования конспирации не позволяли вести летопись. Теперь приходится выискивать очевидцев, кото­рые способны вспомнить и рассказать о событиях той поры, теперь даже газеты первых и не только первых послевоенных лет — архивная редкость, бесценный мате­риал.

Хорошо, что есть товарищи, добровольно принявшие на себя обязанности летописцев.

1-го сентября 1983 года я ездил в Подвысокое, чтобы провести в школе-десятилетке «Урок мира», а потом, по приглашению студентов сельскохозяйственного института проехал в Умань, еще раз убедившись, как коротко расстоя­ние между Зеленой брамой и белым городком.

Мне посчастливилось встретиться с бывшей связной и разведчицей партизанского отряда, действовавшего в Браме. В первые послевоенные годы она работала в селе секрета­рем райкома комсомола, ныне является историком и краеве­дом и, между прочим, бабушкой, Марией Михайловной Мельниченко.

Она стояла в кругу студентов, стройная, с красивой се­диной в прическе, исполненная достоинства, и, честное слово, глаза ее показались мне такими же юными, как у окружавших нас первокурсниц, начинавших в тот день студенческую жизнь.

Оказалось, что Мария Михайловна — собиратель исто­рических сведений и документов о своем родном городе, а собирательство, особенно за последние пятьдесят лет, помножено и на собственную память — все происходило на ее глазах, с ее товарищами, с ней самой.

Мария Михайловна пообещала мне поделиться нахо­дящимися в ее распоряжении материалами, бесценными выписками из архивных фондов, газет и своими воспоми­наниями. Вскоре я стал получать от нее пакеты с точно документированными страницами, позволяющими хоть как-то представить картину непокоренной Умани.

М. М. Мельниченко рассказывает об одном из роман­тических героев городка. Его звали Николай Иванович Лихота, он в армии (нашей 6-й) был младшим лейтенантом, раненный на Синюхе, попал в плен. До Умани его не до­вели — бежал из колонны. В «яме» он появился позже при обстоятельствах удивительных и невероятных.

Лихота сколотил группу воинов, поставивших перед собой задачу связаться с узниками.

На листах из школьных тетрадок было много раз пере­писано воззвание, в нем оставшиеся на свободе обещали вызволить товарищей:

«Наш пароль — Виктория! Смерть немецким оккупан­там!»

Самодельные листовки в точном смысле слова забрасы­вались на территорию лагеря: приютившая Лихоту колхоз­ница оборачивала тетрадными листиками с воззванием печеную картошку, швыряла через проволоку.

Укоренившись в селе под Уманью, Лихота с товарищами изловил полицая, хорошенько его припугнув, отобрал у пре­дателя униформу и документы, переоделся и явился к Беккеру, коменданту лагеря.

От имени сельского старосты он выпросил у комендан­та группу пленных якобы для уборки урожая и сдачи хлеба великой Германии.

Полицая, у которого Лихота конфисковал форму, он заставил работать на партизан, а сам вошел в доверие к коменданту, не раз вновь появлялся в Уманской яме в форме полицейского с бляхой на груди. Видели его и в форме фельджандармерии. Зато по окрестным селам он всегда ходил в аккуратно пригнанной своей лейтенант­ской форме, в фуражке с красной звездочкой. И не прос­то ходил, а ездил на коне. Открыто рискуя, он не таился: завидев группу молодежи, подъезжал, призывал ребят к борьбе. Постепенно в селах активизировались подпольные группы, и в 1943 году они объединились в партизанский отряд имени Сталина. Николай Лихота был избран началь­ником штаба отряда.