Зеленая брама

Романщак решил привлечь к подпольной работе Вален­тину Усенко, бывшую учительницу немецкого, поступившую на службу в СД переводчицей. Это была роковая ошибка: Валентина Усенко вместе с фольксдойчем Иоганом Верне­ром навели фашистов на след Андрея, он был захвачен в лесу, где уже долгое время базировался центр подполь­ной организации.

Польский товарищ, проникший в тюрьму в качестве переводчика, сумел передать Андрею лаконичную, всего из трех слов, записку — «друзья не спят», передать ему бумагу и карандаш. Вот что написал товарищам Андрей:

«...Я променял бы всю свою жизнь на один день свободы, но этот день стал бы для разных вернеров и усенко и дру­гой погани адом. Не горько умереть за идею, за которую погибли миллионы, но горько, что жил мало, мало сделал. Мне уже 16 декабря (речь идет о годе 1942-м.— Е. Д.) будет только двадцать один...»

Подпольщики предпринимали героические, просто не­вероятные усилия, чтобы спасти Андрея. Об этом рас­сказала его сестра Надежда Петровна, и поныне живущая в Умани. Подпольщик, член группы с первых ее шагов, не­давний школьник Василий Демидюк, работавший в ремонт­ных мастерских, сумел даже проникнуть в кабину грузови­ка, который палачи приказали пригнать на рассвете к во­ротам тюрьмы. Увы, героя увез к месту казни другой грузо­вик, спасение не удалось...

«Пламенный Андрей» не дожил до двадцати одного года...

Через год в бою, окруженный карателями, дождавшись, когда они подойдут к нему вплотную, взорвал их и себя гра­натой Вася Демидюк. О нем в Умани сложена и поется песня...

Записки, пересланные «пламенным Андреем» из тюрьмы, а также его стихи сохранились и находятся в Черкасском облпартархиве. Это не только человеческие документы, но и свидетельство поэтической одаренности. Я осмеливаюсь привести его строки в своем переводе с украинского. Вот стихи, посвященные предмету первого увлечения:

Любви не время — длится бой,
Людской захлебываясь кровью.
Утихнет бой, придет любовь,
Пусть ей победа путь откроет.

Я исподволь, постепенно собираю и перевожу стихи, написанные революционерами в последний день жизни или в ночь перед казнью. У меня уже есть «Завещание» амери­канца Джо Хилла, «Последнее прощание» филиппинца Хосе Рисаля, я постараюсь заново перевести письма из Моабитской тюрьмы друга своей юности Мусы Джалиля, стихи немецких антифашистов из «Красной капеллы». Если у меня хватит сил создать такую книгу завещаний, я непре­менно включу в нее и перевод стихов «пламенного Андрея», украинского комсомольца Романщака, написанных в уман­ской тюрьме перед расстрелом:

Не устрашила смерть сама,
Когда уставилась мне в очи.
Вы думаете, что зима
И это прозябанье волчье
Меня сломили? Никогда!
Зима свирепствует напрасно,
С весной не справится беда,
Меня и смерть согнуть не властна...

Наивные вопросы и жестокие ответы

В Западном Берлине проводилась дискуссия, организованная Евангелической академией: «Восьмое мая — освобож­дение или капитуляция?»

Пригласили меня как автора книги «Автографы побе­ды» — о штурме Берлина и о надписях, сделанных совет­скими воинами на стенах и колоннах рейхстага.

Я выехал через столицу ГДР в Западный Берлин, был радушно принят и поселен в мансарде Евангелической ака­демии в районе Ваннзе, знакомом мне по весне 1945 года.

Я понимал, что для немецких участников беседы эта дискуссия — нелегкое испытание, да и сам волновался здо­рово, не потому, что боялся каверзных вопросов — я здесь, как раз в этом квартале, уже был, правда, много лет назад, освистан пулями, но просто по ситуации: такая вот дискус­сия в Западном Берлине. Да еще и в религиозном учрежде­нии. Непривычно.

В зале Евангелической академии собралось много наро­ду — старшие и совсем молодые, примерно половина на половину. В перерыве ко мне подошел бледный молодой че­ловек с волосами, подстриженными, как у российского раз­ночинца, в небрежном джинсовом костюмчике, с криво повязанным, мятым шейным платком. Представился:

— Фолькер фон Тёрне, генеральный секретарь органи­зации «Акция искупления немецкой вины», поэт...