Зеленая брама

Зато в лагерях, оставшихся и в тех или иных обстоя­тельствах возникавших на советской территории, еще оккупированной врагом, вошь и тиф культивировались и распространялись прилежно, на научной основе. При освобождении Белоруссии я был свидетелем преступной акции заражения жителей тифом в районах Паричи и Озаричи...

Вот, оказывается, где зарождалась античеловеческая доктрина бактериологической войны, ныне вынашиваемая американской военщиной.

Я видел во Вьетнаме отравленные колодцы, разгова­ривал в Ханое с интернированными американскими лет­чиками. Они не отрицали, что не только бросали бомбы и лили напалм, но и развеивали вещества, смертоносные для джунглей и отравляющие людей («оранжевый реак­тив»).

Кто из американских поэтов станет секретарем орга­низации искупления их вины?

Этот вопрос мы задаем уже вместе с Фолькером фон Тёрне...

В заключение этой главы хочу поближе познакомить читателя с Фолькером фон Тёрне. Он дал мне свое стихотво­рение, опубликованное в западноберлинском журнале. Оно называется «Раздумья в мае». Я перевел это суровое сти­хотворение:

Я говорю о себе: Фолькер фон Тёрне
Родился в тридцать четвертом году XX века,
Когда мои товарищи уже сражались против убийц,
А убийцы считали меня себе подобным —
Будущим убийцей.
Я пил молоко,
Отнятое у голодных,
Носил одежду,
Сорванную с плеч моих братьев.
Читал книги,
Воспевающие и оправдывающие разбой.
Слушал речи,
Призывающие к убийству...
Обыкновенную бойню
Я называл своей родиной.
Когда уже восставали народы
Против захватчиков и убийц,
Я молился за неправую победу
Зверей, города превращавших в пепел,
И беспечно вдыхал
Сладкий запах цветущих лип.
Но в смерти каждого Человека
Был я виновен!

Да, многое изменилось за прошедшие годы. Подросли новые поколения. А сейчас по улицам городов Федератив­ной Республики Германии шагают демонстранты, проте­стующие против размещения американских ракет средней дальности.

Врачи на посту

В конце июля 1941 года из района Умани удалось эвакуи­ровать за Днепр, а затем и в тыл страны часть раненых бойцов и командиров 6-й и 12-й армий. Эвакуация прохо­дила тяжело — уже невозможно было воспользоваться железной дорогой; автомашины и повозки двигались по разбомбленным и размытым дождем грейдерам, беззащит­ные при налетах вражеской авиации. И все же тысячи жиз­ней были спасены.

Но самые кровопролитные бои произошли на этом участ­ке фронта в последнюю неделю июля и в начале августа, уже в полуокружении и в полнейшем окружении. Не только дивизионные медпункты, но и госпитали, разумеется, оставались в зоне боев и непрерывно пополнялись новыми ранеными. Не хватало перевязочных средств и лекарств, невозможно было развернуть по-настоящему операцион­ные и перевязочные.

После гибели наших двух армий в руках врага ока­зались эти полевые лазареты, размещавшиеся в палат­ках, в зданиях сельских больниц и школ, а то и просто в хатах.

Мне сказал тогда знакомый военврач третьего ранга из медсанбата танковой дивизии, что медики еще в Подвысоком приняли решение оставаться при раненых, чего бы это ни стоило. В условиях, когда приказ «выходить мелкими труппами, действуя по своему усмотрению» освобождал командиров от их должностных обязанностей, решение врачей становилось маленьким, а может быть, и великим подвигом. Некоторые из медиков определенно знали, что обрекают себя на гибель, но совесть не позволила им из­менить долгу врача, клятве Гиппократа и товарищескому уговору.

Среди материалов Подвысоцкого народного музея и писем, адресованных мне, немало свидетельств героизма наших военных врачей.

Ветеран партии, пенсионерка Елена Петровна Довженок из Запорожья прислала довоенную фотографию своего брата Бориса Россика. Я всматриваюсь в черты юного красивого лица, думаю: а может, это он перебинтовал мне руку в Уманской яме?

Из письма жителя Волгодонска Василия Ивановича Сысоева Елена Петровна узнала о подвиге и гибели своего брата. Вот что писал Сысоев: