Зеленая девушка

— ВСЕ НА БОРТ специального кладбища! — провозгласил Эрик Локлин с присущим ему чёрным юмором. Я попытался улыбнуться ему, но был настолько напряжен, что эффект, скорее всего, получился жалким, потому что Эрик быстро обернулся и любезно поинтересовался, не нужно ли мне нюхательной соли. — Природа — ужасная бестолочь, — продолжал он в той же мрачной манере. — Надо с облегчением оставить всё позади и посмотреть, не слепил ли Создатель — или Эволюция, если тебе так приятнее — какую-то другую планету. А коли старый катафалк подведёт, то стоит задуматься о том, что мы вообще собой представляем. Несколько грязных фунтов протоплазменной слизи, намазанных на остов из минеральных солей!

Он усмехнулся и дёрнул головой в своей давней своеобразной манере.

Я знал Эрика Локлина так долго и столь хорошо, что не воспринимал его серьёзно. Его резкий язвительный пессимизм притворен — всего лишь маска, которую тот носил, защищаясь от жестоких насмешек. По характеру же он был тонко чувствующим и деликатным идеалистом, спрятавшимся под плащом показного цинизма.

Воистину не было человека более полного энтузиазма от нашего сумасшедшего предприятия, чем Эрик. Хотя он высмеял его с самого начала. Со дня, когда мы приступили к подъёму каркасных ферм ракеты, он обозвал наше средство передвижения «динамитным гробом». Но, несмотря на все его мрачные речи, он никогда даже не заикался, что бросит проект.

Стояло ранее лето 1930 года. Просторы прерии густо зеленели новой травой; неудержимое, всепобеждающее наступление изумрудного цвета пятнали тёмные крапины пасущегося скота. Мягкий ветер, проносясь под прозрачным небом, дышал прохладой и бодрил. Несмотря на бесчувственную насмешку Эрика, земля вдруг стала мила для меня. К собственному удивлению, я находил, что избегаю мыслей о столь опрометчивом прощании с нею.

Мы только что вышли из разваливающегося, побитого погодой старого ранчо, в котором я жил в течение многих лет, пока не обустроил новое ранчо в десятке миль отсюда возле станции железной дороги. Старый дом полосой в ярд окружала густая зелень белых акаций — единственных деревьев на многие квадратные мили открытого простора восточного Нью-Мексико.

И ракета, которую Эрик наградил названием «динамитный гроб», вырастала блестящим корпусом прямо за массивом тёмно-зелёной листвы. Утренний солнечный свет слепящим нестерпимым блеском горел на пластинах из отполированной бериллиевой бронзы и на широких иллюминаторах из чистого переплавленного кварца.

Приземистая и массивная ракета представляла собой толстую металлическую трубу, увенчанную куполом. В цилиндрической части размещались полные баки секретного жидкого топлива, смесительная камера и мощный насос, и реактивный двигатель. А в куполе наверху, за сияющими иллюминаторами располагалась наша тесная каюта.

Я закрыл дверь старого доброго дома, и Эрик обогнав меня легкими шагами, направился к великолепному корпусу ракеты.

— Час икс в восемь семнадцать, — сказал он, бросив взгляд на часы на запястье. — У нас есть всего двадцать девять минут. Время подняться на борт, проверить насос, составить завещания и прочесть молитвы. Во всяком случае, устроим себе уникальный похоронный салют. Сам Аттила с его золотым саркофагом даже не мечтали об аттракционе, сравнимом с тем, какой мы тут организовали!

В его походке сквозило очевидное нетерпение, когда он шагал вначале к деревьям, а потом к трапу из тонких металлических ступенек и венчающему его воздушному шлюзу в середине купола.

Эрик был крупным парнем. Шести футов в высоту, два в плечах и плотного телосложения. Он всегда казался медлительным, почти неуклюжим, хотя это была обманчивая неторопливость. И я не знал ни одного человека, способного его остановить. Смуглая кожа, темные волосы. Его серые глаза сохраняли серьёзность, даже когда он отпускал очередную шутку чёрного юмора. Тридцати одного года от роду, он был красив той суровой красотой, какой красив любой могучий мужчина.

Я любил Эрика Локлина, как мог бы любить собственного сына. И относился к нему почти как к сыну. С его отцом, доктором Алвином Локлином, мы были соседями в Йеле, много лет назад, пока наши отношения не окончательно оборвались, когда вскоре после завершение учёбы мне пришлось отбыть на Запад — сменить климат, ради моего здоровья. Мальчиком и юношей Эрик был частым гостем на моём ранчо.

Когда доктор Локлин умер, оказалось, что он долгое время исследовал проблемы конструирования ракет и занимался созданием ракетного топлива. Эрик, естественно, пришёл ко мне, Вернону Хигдону, с планами и моделями отца. Он предложил построить экспериментальный образец ракеты и предпринять путешествие на Луну.

Хотя поначалу я отнёсся к его идее скептически, но вскоре разделил горячий, хоть и тщательно скрываемый, энтузиазм молодого инженера. Я сумел найти восемь тысяч долларов, необходимых для постройки ракеты. А заброшенное старое ранчо показалось мне наилучшим местом для строительства космического корабля, чтобы не привлекать толпы любопытных.