Зеленая гелевая ручка

Я посмотрел направо: Хуанито. Его я видел в дорогих презервативах, без невесты, но в толпе подружек, свободным по выходным и совершенно беспечным. Без уверенности в завтрашнем дне, без любви, без доверия, которое может дать вам только близкий человек и которое ему в полной мере компенсировал толстый кошелек.

Я повернулся и украдкой посмотрел на Сару. В тот день на ней была темная юбка до колен, черные чулки и туфли на среднем каблуке. Блузка слегка распахнута сверху, что позволяло разглядеть еще упругую грудь. В свои тридцать лет Сара выглядела лучше, чем кто-либо другой в ее возрасте, но печаль подобно непробиваемому щиту отгораживала ее тело от остального мира. Темные, различимые, несмотря на макияж, круги под глазами отражали далекое, но не забытое несчастье. Она всего на несколько лет моложе Реби, и так же, как она, ходит несколько раз в неделю в спортзал. Хотя она делилась со мной многими сокровенными секретами, мы никогда не говорили о ее парнях, воздыхателях или случайных знакомых. Ну почти никогда, потому что однажды она хотела поговорить со мной об этом, но тогда я не понял ее намерения. Сейчас я это знаю точно, а в тот раз даже не догадался. В тот четверг я представил ее – и сам покраснел от собственных мыслей – дома, ублажающей себя в одиночестве. Время от времени я намекал ей на то, что пора начинать искать кого-то, что пора начинать снова делить свою жизнь с кем-то еще. Она всегда отмахивалась, говоря, что сейчас не время.

Рикардо. От него я многого не ждал. Он был женат, но их жизнь мне представлялась не выходящей за рамки дивана. Время пробегало мимо них бесцельно, и они даже не замечали его.

Покончив с сидящими в непосредственной близости коллегами, я устремил свой взор на противоположную сторону офиса, туда, где за тонированной перегородкой сидела Марта. Я едва различал ее сидящий силуэт с темной копной волос. Ярко накрашенные губы. Ухоженные, идеальные ногти. Я представил себе, как она перебирает женихов, подпуская к себе лучших и отвергая посредственных. Я также представил ее рядом с Рафом, без каких-либо причин и доказательств: просто увидел ее вместе с ним в его собственном кабинете. И эта картина привела меня к нему.

Рафа. С женой, за которую он уцепился, чтобы обеспечить себе положение и статус. С его напомаженными волосами, летящей походкой, спортивным телосложением, дорогим портфелем и глубокими голубыми глазами. Я представлял его вместе с Мартой. И это было доказательством моему полному поражению.

Мой взгляд продолжал блуждать от кабинета к кабинету, когда вдруг зазвонил телефон. И этот звонок вернул меня в реальность.

Остаток дня лениво двигались стрелки на часах. Ручка по-прежнему была на месте. И не о чем было волноваться в мире, где ручки никуда не пропадали, где работа не приносила ничего нового, где я был обречен изо дня в день делать одно и то же, приговоренный к рутине, как в офисе, так и в жизни.

Я посмотрел на свой живот в надежде увидеть в нем, как в хрустальном шаре, свое будущее. Я мог бы просидеть на одном месте, пока пенсия не постучит в мою дверь. В одном кресле, за одним столом, с одним канцелярским стаканчиком, беспокоясь о таких абсурдных вещах, как зеленая гелевая ручка.

В голове вновь зашевелился план перемен. То были мысли, которые время от времени возникают в нашем сознании, даря надежду на то, что все еще может измениться. В тот день, после утреннего инцидента, я уже второй раз думал об этом: что может изменить нашу жизнь, если в определенный момент отважиться и принять решение. Иногда просто необходимо, чтобы что-то изменилось. К лучшему или к худшему – это уже вторично.

Я снова подумал о ручке. Я мог бы взять и намеренно оставить ее на чужом столе, вот так, просто. Но я предпочитал, чтобы все шло своим чередом, хотя отчасти это становилось уже утомительным. Я мог бы взять ее в руки, сунуть в карман и пойти в кофейный уголок, к ксероксу, и оставить ее там, бросив на произвол судьбы…

Я думал…

Почему-то я представил, как она летит по воздуху… вдруг до меня донеслись крики через приоткрытую дверь.

– Я повторяю вам в последний раз! – крикнул дон Рафаэль. И этот крик, родившийся в его кабинете, распространился, как это всегда бывает с плохими новостями, через дверь, нарочно оставленную незакрытой для широкой публики. – Каждый раз одно и то же! Каждый раз! – продолжал кричать он. – Сколько раз мы вас предупреждали? Ну, сколько? Сколько?

Мы снова, как и в любой другой раз, когда дон Рафаэль злился, оказались зрителями театра теней, получившими билеты на самые привилегированные места. Первая тень – его – была, как всегда, активной, мечущейся из стороны в сторону, авторитарно жестикулирующей, подчеркивающей каждым этим жестом свое вызывающее превосходство. Вторая – неподвижная, немая, неуверенно ссутулившаяся, хрупкая и уязвимая.

– Следующего раза не будет! Вы понимаете меня, сеньор Гомес? Предупреждения закончились!