Зеленая лампа (сборник)

Что это было за путешествие! Но тут возникает неожиданная трудность. Нет, не потому, что время стерло из памяти впечатления от этой поездки. Хорошее не забывается. Для того чтобы объяснить эту трудность, мне придется забежать вперед…

Шел июнь 1956 года. Мы только что похоронили Александра Фадеева и знали, что на нас надвигается новая беда. В Баку задыхался от рака легких Самед Вургун. Но пока дорогой тебе человек жив, нельзя поверить в возможность его смерти. И мы не верили. Но вот пришли утренние газеты, и из черной рамки взглянуло на нас постаревшее, но по-прежнему вдохновенное и диковатое лицо Самеда. Я не могла удержаться от слез. И, утешая меня, Юрий Николаевич сказал:

– Не плачь, слезами горю не поможешь. Я обещаю тебе, что напишу о нем, о нашей необыкновенной поездке. Пусть люди следующих поколений прочитают о нашем Самеде и позавидуют, что мы были его современниками. И еще пусть думают, что мы, старшее поколение, умели дружить, и дружба наша не обрывалась со смертью одного из друзей. Напишу воспоминания о Саше, а потом о Самеде.

И он написал. «Рассказы о поэте» называются эти воспоминания, неоднократно напечатанные.

И всё же большой соблазн рассказать хоть очень коротко о том, как мы с Самедом Вургуном, прозаиком Мехти Гусейном и двенадцатилетним сыном Самеда Юсифом проехали на «виллисе» почти весь Азербайджан. Самед на быстром ходу машины с необыкновенной меткостью стрелял из охотничьего ружья голубых соек и охотился за джейранами. Гостеприимно и почтительно встретили его в родном Казахе. На улице выстроилась длинная очередь – люди терпеливо дожидались, чтобы пожать руку славному земляку. Ночью мы долго-долго стояли на балконе двухэтажного казахского дома, глядя на огни окрестных сел, раскинувшихся по горам, и говорили о том, что звезды здесь крупнее земных огней. Почти до рассвета слушали мы рассказы Самед а о детстве, о юности, о первой необыкновенной любви… А наутро в благоговейном молчании подошел он к могиле своей матери, единственной могиле на кладбище, над которой выросло раскидистое зеленое деревце (по мусульманскому обычаю сажать деревья запрещается). И люди бережно охраняли это деревце: «Она родила нам поэта, – говорили они, – и сама судьба возблагодарила ее. Пусть вечно цветет оно!»

Мы поднимались в Нагорный Карабах и бродили по древним развалинам Шуши, стояли у могилы Вагифа. В Шуше Юсиф купил себе деревянную свирель, и весь наш дальнейший путь совершался под аккомпанемент гортанной и чистой горской музыки. Мы посетили мавзолей Низами в Гяндже, и Самед в молчании опустился на колени, чтобы почтить память великого своего предшественника.

Да, мне очень хотелось бы написать о забавных дорожных приключениях, о разговорах и шутках Самеда, о веселых рассказах Махти Гусейна, о букетиках полевых цветов, которыми маленький Юсиф украшал нашу пыльную машину, но Юрий Николаевич уже написал об этом, и не мне тягаться с ним.

Приезжая в Москву, Самед всегда бывал у нас и приглашал к себе в гостиницу. Долгие часы проходили в разговорах об искусстве, политике, о жизни и литературе. Однажды он вышел, чтобы проводить нас. Мы переходили Охотный Ряд, машины с шумом и визгом мчались мимо, а Самед шел спокойно, не оглядываясь по сторонам.

– Осторожнее, – не удержалась я. – Ведь вас раздавят!

– Ай, Лида Борисовна, не беспокойся! – усмехнулся Самед. – Я всё вижу, только мне для этого не надо крутить головой…

Больше всего на свете Самед Вургун любил свой Азербайджан – это был источник его творчества, его вдохновения.

Я весь твой, я навек в сыновья тебе дан,

Азербайджан, Азербайджан!

Азербайджан платил ему такой же любовью. Я не знаю другого поэта, который при жизни пользовался бы таким беспрекословным авторитетом, как Самед Вургун на родине. Его имя звучало, как пароль, его стихи знали наизусть взрослые и дети.

Когда стало известно, что Самед смертельно болен, к Юрию Николаевичу пришли его друзья – азербайджанские писатели Сулейман Рустам и Сулейман Рагимов. Мы долго и горестно советовались о том, что сделать, чтобы совершить чудо и спасти его. И тогда Сулейман Рагимов сказал:

– Если бы от этой болезни можно было откупиться, азербайджанский народ за один день собрал бы любое количество денег, золота, чего угодно! Каждый отдаст последнее, только бы спасти Самеда! – И слезы скатились по его сильному и мужественному лицу.

Летом 1962 года я приехала с дочкой в Баку. Мысль о том, что Самеда нет, омрачала радость встречи с любимым городом. Проходя по бакинским улицам, мы на одной из площадей увидели большой мраморный памятник. Самед Вургун приветствовал нас – скульптору удалось передать в камне его задумчивую и веселую улыбку, взгляд философа и охотника.

В такси я сказала шоферу:

– На могилу Самеда Вургуна.

Молча, ни о чем не спрашивая, он повез нас всё вверх и вверх, на аллею почетных захоронений, расположенную на горе над городом.