Зеленая лампа (сборник)

1959 год. В это последнее лето судьба словно вернула нас к истокам нашей любви. Вышла замуж старшая дочка. Младшие дети уехали с мамой в Крым. Мы остались одни. Юрий Николаевич попросил меня:

– Отпусти домашнюю работницу. Поживем, как тогда, совсем одни.

И мы прожили этот месяц, как тогда, совсем одни. И как тогда, в лето сорок второго года, нам никого не хотелось видеть. С утра мы работали, а потом уходили в лес. Далеко ходить не могли. Мы ложились под дерево на мшистую, теплую, хвойную землю и год за годом перебирали свою жизнь, спрашивая друг друга:

– Какой самый счастливый день был в пятидесятом году? А в сорок седьмом? А в пятьдесят пятом?

Мы обязательно находили этот день, хотя на круг получалось, что все дни, проведенные вместе, были счастливыми…

Лето шло длинное, солнечное, тихое. В город мы почти не ездили, и потому обеды наши были похожи на обеды в сорок втором году.

– Достала бы где-нибудь кролика, – как-то сказал, посмеиваясь, Юрий Николаевич. – «На окне, при луне, ели кролика оне…» Помнишь?

Почему мы так часто повторяли это слово в то счастливое лето? Помнишь?

Однажды вечером в поселке выключили свет. Событие в дачной жизни довольно обычное. Почему нам так запомнился этот вечер?

– Ну, это уж совсем, как тогда!

Мы зажгли свечу и, лежа рядом, долго читали вслух Чехова, порою откладывая книгу и слушая, как проходит за окном густой и теплый августовский вечер. Прошлое наплывало на нас, а о будущем не хотелось думать…

Юрий Николаевич скончался 24 ноября 1959 года. За три дня, не приходя в сознание. От инсульта.

Вот и всё. Нет, не всё. Остались неоконченные книги. Остались дети. Над книгами надо было работать. Детей надо было растить. Надо было жить. И я жила. Я плохо помню эту зиму. Помню только, что старалась до предела заполнить сутки поездками, делами, встречами. Старалась жить бегом, чтобы, не дай бог, не остановиться, не оглянуться. А когда остановилась и оглянулась, была весна. Ярко светило солнце, вдоль тротуаров бежали звонкие струйки воды. По утрам в скверах громко кричали птицы, а на закате долго и розово отсвечивали окна домов, обращенных на запад.

Был шестой час весеннего дня, когда я вышла из издательства. Золотилось небо. Лужи по краям прихватило легким вечерним морозцем, и в воздухе, нагретом за день, чувствовалась весенняя пронзительность – по вечерам еще побеждал холод. Я шла, спокойно думая о том, что сейчас дойду пешком до Садового кольца, сяду в троллейбус и поеду домой. Я всё так и сделала. Опустила две двадцатикопеечные монеты, оторвала билет, спросила пассажиров, сходят ли они на нужной мне остановке. А потом снова медленно шла по сухому тротуару, слушая, как с шуршанием проезжают автомобили и хрустят под ногами песок и колкие льдинки. О чем я думала? Не знаю. Самое главное в те дни было ни о чем не думать. Иногда мне это удавалось. Кажется, удалось и тогда.

Я вошла в ворота, старенькие, покосившиеся. Пустой дворик, знакомые выщерблинки на асфальте, криво начерченные мелом «классы». Поднялась по шатким щелястым ступеням, на обитой фанерой двери нашарила рукой знакомую кнопку звонка. В тот год я ничему не удивлялась. А удивляться было чему. Ведь я шла домой. Впрочем, я и пришла домой…

Милый, старый, желтый, как прошлогодний лист, дом в Воротниковском переулке. Откуда-то из глубины сознания он позвал меня.

Я села на крыльцо и долго сидела, пока мне не стало очень холодно. Я ни о чем не думала в тот вечер, ни о чем не вспоминала. А когда поднялась, небо было ярко-синее и на западе блестели две холодные белые звезды, одна побольше, другая поменьше. В чьем-то чужом окне загорелась зеленая лампа.

Может быть, именно в тот вечер мне и пришла в голову мысль написать эту книгу?..

Конец.

...

март 1964 – декабрь 1999 г.

ОНИ ЖИЛИ СРЕДИ НАС

О Вере Инбер

Они жили, эти люди. Многие из них прошли

и скрылись, как будто их ноги никогда

не топтали травы у дороги…

Вера Инбер. Место под солнцем

1

Как давно это было! Полутемный клуб в подвале нашего домоуправления, освещенный тусклой единственной лампочкой, первомайский утренник. Мне шесть лет, я стою на табуретке в белой матроске с большим голубым бантом на голове, от волнения у меня дрожат коленки, и срывающимся тоненьким голосом читаю:

У сороконожки народились крошки,

Что за восхищенье, радость без конца!

Дети эти прямо вылитая мама,

То же выраженье милого лица…

А когда прочитаны последние строчки:

Слишком много ножек у сороконожек,

Ноги – это гадость, если много ног! —

мне дружно аплодируют окрестные ребятишки, а бабушка снимает меня с табуретки и вручает конфету «Мишка косолапый» – первый публичный успех, первый гонорар за выступление…