Зеленая лампа (сборник)

– Нет, – виновато признается Кроткий. – Он, правда, давно считается известным писателем, но почему-то никто об этом не знает. Впрочем, хороший писатель опасается быть непонятым, плохой боится, что его поймут… А знаете, недавно одна милая дама призналась, что она прочла замечательную книгу «Хижина дяди Тома Сойера».

Молоденькая женщина хвастается:

– У меня два поклонника, уж и не знаю, кому отдать предпочтение. Один очень красивый, но беспартийный, другой не так красив, но недавно вступил в партию!

– Зачем же выбирать? – смеется Эмиль Яковлевич и что-то быстро пишет на клочке бумаги. – Разрешите огласить? – И, получив разрешение, читает:

Живут неплохо, даже очень!

И как им все-таки не лень,

Партийное «спокойной ночи»

И беспартийный «добрый день»!

– Слышали, Эмиль Яковлевич, наша Верочка-то ведет себя, как Анна Каренина, бросила вызов обществу Весь дачный поселок гудит!

– Да, да, – морщится Кроткий, который не любит светских сплетен. – Но, к сожалению, герой-то ведет себя не как Вронский, а как Фру-Фру! Дачные романы не для толстых журналов, они не имеют продолжения. Да и толстому журналу не мешает иметь тонкий вкус.

– Эмиль Яковлевич, а в театрах вы совсем не бываете?

– Нет, почему же? Недавно знакомый драматург пригласил меня на премьеру, но это была не пьеса, а оскорбление в четырех действиях! Я сказал ему об этом, но он решил, что это моя очередная шутка.

– А как вы думаете, Эмиль Яковлевич, что сейчас носят? – кокетливо спрашивает молодая женщина, явно случайно попавшая в сегодняшнюю компанию.

У Кроткого на лице недоумение – в модах он совсем не разбирается. Однако ответ звучит немедленно:

– Носят на руках Вознесенского!

– А Евтушенко? – смеется кто-то.

– Евтушенко, как губная помада, на устах у всех женщин. Хороший поэт, только молод еще, ищет не рифму, а правду.

Эмиль Кроткий начал печататься еще до революции. Его сатирические стихи и эпиграммы публиковались в знаменитом «Сатириконе». В те далекие годы вышла в свет одна из первых поэтических книг Ильи Эренбурга, на нее откликнулся восторженной статьей критик Инбер, первый муж поэтессы Веры Инбер. Эмиль Яковлевич, который придерживался иного мнения об этих стихах, напечатал довольно злую эпиграмму на Инбера. Прошло много лет, Инбер давно эмигрировал, Вера Инбер стала женой другого человека с фамилией Чайка. Однако обиду, нанесенную ее первому мужу, запомнила. Однажды она пришла в редакцию на какое-то совещание и в коридоре увидела стенгазету, где были помещены стихи Кроткого. Крупными буквами, карандашом она наискось написала на них:

Мели, Эмиля,

Твоя нидиля!

А когда после заседания все вышли в коридор, то рядом со строчкой Веры Инбер увидели четверостишие Эмиля Кроткого:

Типично дамская манера —

И не умно, и не остро,

Сие писала Инбер Вера,

Из Чайки выдернув перо!

Про одного из своих зазнавшихся друзей Кроткий грустно сказал:

– Вышел в люди и не вернулся!

А про дельца от литературы:

– К таким лицам больше всего идет пощечина!

Эмиль Кроткий дружил с Александром Безыменским. Сохранилась их обширная переписка в стихах – блеск остроумия и выдумки. Письмами Безыменского я не располагаю, а послания Эмиля Кроткого у меня сохранились. Некоторые из них занимают по нескольку страниц. Но я приведу лишь два коротеньких стихотворения.

Безыменский прислал Кроткому свою драму «Выстрел». Кроткий благодарит:

Я тронут дружеским вниманьем,

Законы дружества ценя.

Ваш давний «Выстрел» с опозданьем

Попал ко мне (но не в меня!).

Благодарю! Инстинктом чую,

Что… приближается пора

Читать комедию другую?!

С приветом снайперу пера!

Но вот Безыменский посылает Кроткому поэму «Трагедийная ночь». Кроткий в ответ отправляет открытку:

Хилого скепсиса интеллигентского

В сердце своем я не смог превозмочь,

Ночью читал я стихи Безыменского —

Это была трагедийная ночь!

К чести Безыменского надо сказать, что он не обижался. Он мог и сам жестоко подшутить над собой.

В начале тридцатых годов Эмиля Кроткого постигла участь многих: он был арестован и сослан в Красноярский край. Я несколько раз пыталась расспросить его, чем были вызваны гонения. Но он отмахивался:

– Ничего особенного, просто сделал неосторожный шаг в три тысячи километров!

А когда, отбыв срок, Кроткий перед войной приехал в Москву и встретился с Николаем Эрдманом, тоже возвратившимся из мест не столь отдаленных, друзья обнялись, и Эмиль Яковлевич, лукаво усмехнувшись, сказал:

– Хорошо посидели!