Зеленая лампа (сборник)

Мы познакомились с ним в начале семидесятых в городе Чита, где проходили дни литературной читинской осени. Как много хороших писателей съехались туда на праздник: Юрий Давыдов, Марк Сергеев, Владимир Порудоминский, Виль Озолин, Сергей Давыдов, артист Яков Смоленский – всех уже и не вспомнишь. Мы ездили по Читинской области, посещали знаменитые места, связанные с пребыванием здесь в ссылке декабристов, – Петровский завод, Акатуй.

Помню, как в Акатуе мы долго стояли у могилы Михаила Лунина, находящейся возле бывшего острога, в котором он и умер, то ли покончив с собой, то ли от угара, то ли был убит, за то, что и из этого каторжного угла России продолжал слать вольнолюбивые письма. У подножия большого железного креста, поставленного еще в прошлом веке его сестрой, увидели мы небольшую металлическую пластинку, на которой тонкой проволокой была наварена надпись: «Ветерану войны с Наполеоном от ветерана войны с Гитлером». Подписи не было, но у нас от волнения перехватило дыхание и слезы выступили на глазах. Кто он, этот воин, прошедший ад Отечественной войны и добравшийся в эту глушь, чтобы принести благодарность и любовь такому же воину, сто с лишним лет назад защищавшему Отечество? Мы этого никогда не узнаем и никогда не забудем…

– Великая Россия… – еле слышно проговорил Разгон.

Мы выступали в самых разных аудиториях – в домах культуры, в сельских клубах, в воинских частях, в школах. Выступали по нескольку раз в день, и немудрено, что к вечеру изрядно уставали, да и расстояния в Сибири нешуточные, протрясись целый день в расхлябанном газике по бездорожью, и станет понятен предвоенный лозунг: «Чужой земли мы не хотим!» Со своей бы управиться! Но самый старший из нас – Лев Разгон никогда не жаловался на усталость, и, когда вечером мы собирались у кого-нибудь в номере, чтобы «расслабиться», он был главным заводилой в застолье, с удовольствием выпивал наравне со всеми, произносил тосты, читал стихи…

Да, справедливость в судьбе Разгона восторжествовала. Но на это понадобилось полвека – пятьдесят лет! Никогда не забуду, как он, выступая на митинге, когда в сквере на Лубянке открывали камень – памятник жертвам сталинских репрессий, сказал, указывая на здание КГБ:

– Мой путь от этого дома до этого камня длился тридцать лет!

Он сказал это, не сетуя и не жалуясь, он произнес эти слова с высоким чувством собственного достоинства. И он имел на это право.

В 1980 году к нему пришла литературная слава. По словам его близкого друга Даниила Данина, Лев Разгон был вознагражден за верность жизни.

В журналах стали появляться лагерные рассказы Льва Разгона, сразу завоевавшие внимание читателей. Написаны они были гораздо раньше – естественное желание поведать людям о пережитом заставило его взяться за перо. Однако надежды на то, что они смогут увидеть свет, тогда не было. Но мы, его друзья, уже знали о них.

В тесной ли квартирке Разгонов или на террасе в Переделкино мы с волнением слушали только что написанные рассказы.

Впрочем, волновались не только слушатели, но и сам автор, голос его порой срывался, влажнели глаза. А что уж говорить о нас! Это было потрясение…

А потом вышла книга, названная очень просто, одним словом – «Непридуманное». Лучшего названия быть не могло. Каждая строчка в этой книге дышала правдой, жестокой правдой. О ней много писали, и я не буду повторяться. Об одном не могу не сказать, о той, кому посвящена эта книга:

Рике Берг,

Моей жене и спутнице

По непридуманным скитаниям —