Зеленая ночь

Джавад хотел было добрым словом помянуть доктора Фарача — на небе, мол, бог, а на земле Фарач, — но раздумал: вспоминать о нем — вспоминать недоброе время; минуло — и слава богу.

Гариб сидел у столба на полу веранды, свесив вниз ноги. Иногда спина его касалась столба, и он сдерживался, чтоб не морщиться.

— А почему Шаммеда Лисой зовут? — спросил он Джавада.

— Чего это ты его вспомнил? — удивился Джавад.

— В заповеднике встретил.

— А-а… Шаммед вечно где-нибудь в степи таскается, вот и прозвали… Да и шустер, подлец. Работать нигде не работает, а живет не хуже других.

Джавад умолк, прислушиваясь, как гудит в пустом животе. Из-за Гариба не поел вовремя, все бегал, бегал… И кишки молчали, как засохли, не вспоминал даже. А вот теперь голос подают. Джавад нетерпеливо взглянул на тещу, хлопотавшую у плиты.

3

И дверь, и окна мастерской были распахнуты настежь, и все равно дышать было нечем. Солнце садилось, тени стоявших напротив домов темными ковриками тянулись по земле.

Портной Муми уже закрыл мастерскую, и парикмахер Худуш закрыл свое заведение, и сапожник Велиш. Один Джавад не трогался с места. Сидел за швейной машинкой, подперев мягкой рукой подбородок, и размышлял: «Вот время пришло! Во всем районе десяток стариков осталось, что у меня шапки шьют. Помрут они, что буду делать? Фабрики вон какие шапки выпускают, красивые, ладные. Хочешь — кепку, хочешь — папаху… Гасанкулу, да будет земля ему пухом, говорил, бывало, голову почесать минутки нет, а сейчас хоть весь день чешись. Если так дело пойдет, спустишь, что на черный день припасено, а потом хоть иглой могилу копать. Гариба еще в это дело втравил…»

Джавад поглядел на пустую табуретку Гариба и тяжело вздохнул. Застой в делах, конечно, неприятность, но главное не это, главное — Гариб вытворяет черт-те что. Вот уже десять дней: удерет с утра в заповедник и до темноты не жди. Только о заповеднике и разговор. О женитьбе даже и не думает, вроде и ни к чему ему, не тянет семьей обзавестись. И про мастерскую ни слова. Слава богу, поправился, окреп. За дело приниматься пора.

— Здравствуй, Джавад!

Джавад поднял голову: привалившись к дверному косяку, Шаммед-Лиса щурил на него голубоватые глазки.

Чего это он явился? С тех пор как стоит мастерская, носа ни разу не показывал. Кепку решил заказать? Не похоже. А ведь чего-то ему надо… Такой не придет, чтоб о твоем здоровье справиться.

— Как делишки, Джавад?

— Понемножку…

— У тебя-то? Брось прибедняться! Твои ножницы не сукно, деньги режут!

Джаваду такое начало не понравилось. «Денег пришел просить? Не дам! На этом свете одолжи, на том получать будешь! Да и то, если ангелы с мечами стоять над ним будут да в котел кипящий толкать…»

— С чем пришел, Шаммед? С добром?

— От меня его отец родной не видел, а ты хочешь, чтоб к тебе с добром!

— Выходит, со злом?

— Нет. Жаловаться к тебе пришел.

— И на кого ж твоя жалоба?

Шаммед достал из кармана «Аврору», вынул сигарету и двумя пальцами стал разминать ее.

— На твоего шурина! — Он сунул сигарету в рот.

— На Гариба?

— А у тебя что, полно шуринов?

— Чем же он мог тебе насолить? — Джавад поднялся с табуретки. — Больной парнишка…

Шаммед раскурил сигарету, затянулся разок-другой…

— Никакой он не больной. Пускай я Лиса, — большим пальцем руки, державшей сигарету, Шаммед постучал себя по груди, — а он псих! Точно.

— Да что ж он тебе такого сделал?! — Джавад всерьез начал беспокоиться.

— Я в заповеднике пяток уток подстрелил, а твой Гариб у меня их из глотки вырвал! Присосался как пиявка, и ни в какую! Клянусь, Джавад, только ради тебя — я бы из него кишки выпустил! Ведь Серхан чуть не избил меня. Хорошо, Адыширин вступился.

Джавад представил себе загорелое лицо и мощные руки Серхана: «Врешь, Лиса, Серхан тебе хорошо выдал!»

— Будь их хоть сто, Серханов, против меня — тьфу! — Шаммед-Лиса так глубоко затянулся, словно решил сжечь легкие. — Закон за него — вот в чем дело.

— А ты не нарушай. Зачем закон нарушил?

— А если он мне не нравится, его закон? Ладно, Джавад, не об этом у нас разговор. Разговор о твоем шурине…

— Я потолкую с парнем. Чего лезть не в свое дело? Строгий наказ дам.

— В гробу я видел твои наказы! Гариб меня на две сотни выставил! Штраф взяли и ружье отняли. А для меня две сотни… Сам знаешь, зарплату не получаю.

— За пяток уток две сотни?!

— Да, две. Я уж не говорю про ружье. Какое ружье было — цены нет. А все твой сосунок! Клянусь, Джавад, только ради тебя не прикончил парня. Думал к нему пойти… Где он две сотни возьмет? Вшей и то столько не наловит.

Джавад давно уже все понял. Но тянул, надеялся…

— Чего ж теперь? — спросил он, не глядя на Лису.

— Что теперь? — Шаммед бросил на пол окурок, придавил его ботинком. — Покрой мой убыток, и все. Ружье уж ладно, не в счет.

Джавад опустился на табуретку. «Славно он хочет меня нагреть! Две сотни! Неужели отдать? А если не отдам?.. Ведь его, подлеца, не зря Лисой зовут, дождется случая, такое устроит — две тыщи рад будешь дать! Отдать или не отдать?»

— Шаммед! Половину возьмешь?

Лиса загнул на правой руке три пальца, а двумя ткнул Джаваду прямо в нос.

— Две сотни!