Зеленая ночь

— Нет, сынок… все в порядке. Который час?

— Без десяти десять.

Джебраил улыбнулся мальчику, кивнул ему… Чтобы меньше сталкиваться с прохожими, засеменил по самой кромке тротуара. Прошла минута, другая, и люди превратились в серые тени, слились, а потом и вовсе пропали. И никакого шума… По широкому тротуару не спеша шел Джебраил, и с ним были только его воспоминания…

…В тот раз встреча была внеочередная. Поводов для пикника было сразу два: недавно Мири получил орден Ленина, а вот теперь был избран депутатом.

Никого домашних на даче не было, Мири так и задумал — «мальчишник». Поэтому готовить пришлось самим.

Касум принес стул, поставил его на крыльце и усадил Мири.

— Сиди и не рыпайся. Ты виновник торжества, тебе не положено суетиться.

Абдулла недовольно взглянул на Касума, подошел к Мири и вынул из-под него стул.

— Депутат — слуга народа, — сказал он. — Не слушай подхалимов. Принеси угля для мангала.

— Видишь, как получается, — Мири виновато улыбнулся и стал засучивать рукава. — Такие вот подхалимы и сбивают людей с толку. Ведь так тебе все разобъяснит, что будешь в полной уверенности: и пальцем шевелить не должен. А что я могу поделать? Сами видели, как он ко мне подлизывался.

— «Подлизывался»! — не переставая расставлять тарелки, Касум сокрушенно покачал головой. — Истинное человеческое уважение не можешь отличить от подхалимства. — Он помолчал и, вздохнув, добавил: — И то сказать, не очень ты виноват, трудно стало различить, где уважение, где подхалимство…

Джебраил в стороне чистил зелень и время от времени поглядывал на друзей. Вроде и не видались только год, а как все постарели!.. Может, раньше он просто не обращал внимания?.. Ясноглазые, чернобровые, с роскошными шевелюрами, — когда они превратились в этих лысоватых, морщинистых, пожилых людей? У Абдуллы волосы были — пальцами не продерешь, а сейчас вон кожа просвечивает… И как-то он весь усох, ссутулился. Особенно после заграничной командировки. Работал заведующим промыслом, послали за границу. Через пять месяцев вернулся. Белки глаз желтые, лицо желтое — подхватил какую-то лихорадку. Она ему и теперь покоя не дает…

А Серхан! Не только волосы — даже усы белые. Раньше всех поседел наш Серхан. И тут терпения не хватило. Не было случая, чтобы хоть какое-нибудь дело Серхан выполнил не торопясь, спокойно. Бывало, готовят еду в общежитии, а он то и дело в кастрюлю тыркается, полусырое хватает. В театре никогда до конца не высидит. А сколько раз его штрафовали — на ходу спрыгивал с трамвая!.. Да что трамвай, женился и то наспех. Как-то позвонил: приходите, у меня завтра свадьба. Какая свадьба? Оказывается, в понедельник познакомился с девушкой, в среду послал к ней домой сватов, а в воскресенье — свадьба. Недели не походил в женихах.

— Да, на следующий год переезжаю в Шушу. На родину. Точно вам говорю.

Сперва никто не отреагировал на слова Малика, потом рассмеялись.

— Нет, честное слово! Вот сына женю, дочь замуж выдам, и все. Я же тогда сдуру нефтяником стал. Надо было такую профессию выбирать, чтоб в Карабахе жить можно… Ничего, найдется для меня работа и в Шуше. В садовники пойду… Клянусь, хоть за день до смерти, а уеду на родину!

Абдулла покачал головой.

— Как институт кончили, всё уезжает. Пока на месте.

— Ну я же не треплюсь! — Малик положил шампур, на который нанизывал баранину. — Я действительно все время хотел уехать. Потому и в начальство не лез. Вон вы все начальники! Мири — депутат, Касум — кандидат наук, все промыслами командуете, а маленький Малик всю жизнь на маленькой должности. Мастер по подземному ремонту скважин. Потому что… Шуша! Смеетесь?.. Я знаю, Джебраил мне верит. Веришь, Джебраил?

Джебраил, улыбаясь, полоскал в большом тазу зелень и складывал на поднос. «Верю, верю!» — он качнул головой, хотя не верил нисколько. Просто ему почему-то стало вдруг жаль Малика: маленького, худого, болтливого… Сзади взглянуть — подросток. А морщин полно, и волосы с проседью. Волосы у него густые, хорошие, а вот усов нет. А усы — его страсть, мечта. «Были бы у меня настоящие усы, не принимали бы за мальчишку!» Сколько раз бедняга пытался отпускать усы, но сразу же сбривал, усы получались паршивые, реденькие, как неухоженная грядка. Вот у Гаджи усы! В три пальца толщиной, весь рот ему закрывают. На голове уже порядочные залысины, а усы все гуще, будто волосы, выпадающие на лбу, застревали у Гаджи в усах. Малик только вздыхал: «Хоть бы половину! Хоть четверть!.. Одной пары твоих усов хватило бы всем моим потомкам по мужской линии!..»

Сейчас снова усы отпускает. Бедняга! Лицо выбрито, а над верхней губой торчат какие-то сивые волосики. Джебраил улыбнулся, хотел было подшутить над приятелем, но тут к нему подсел Абдулла. Повернулся так, чтобы никто не видел его лица, и Джебраил поразился: Абдулла так часто и тяжело дышал, будто только что сбросил с плеч тяжесть. Сейчас на ярком свету было особенно заметно, какие у него желтые белки.

— Ты что, Абдулла? — негромко спросил Джебраил.

Абдулла поднес к губам палец: «Помалкивай!»