— Постой, Малик! Можно, я скажу первый? Я и постарше тебя, и потом, — он положил руку на орден, — фронтовик. Конечно, вас не удивишь орденами, вон они и у Гаджи, и у Серхана, и у Касума. Нефть была тот же фронт. Я не о том… — Он покрутил головой. — Откуда он взялся, этот Гитлер?! Почему наш Джафар должен был погибнуть в двадцать пять? Почему я остался без ноги? Почему?! Раньше с утра до вечера ходишь по буровым, а теперь в конторе сидеть?.. Проклятая война! Другое все стало. У хлеба другой вкус, у воды… Вернулся, снял саз со стены, тронул струны, а песни нет. Только стон, плач… — Гуммет закинул голову, уставившись взглядом в потолок. Потом вздохнул и, коснувшись своим бокалом стоявшей посреди стола рюмки, сказал только: — Эх, Джафар, родной ты наш!.. — И опрокинул водку в рот.
…Машаллах настойчиво тянул его за рукав.
— Ты что, не слышишь? Я говорю, со вчерашнего дня за мной ходит. Прилип как смола. Ради бога, говорит, давай еще сыграем. Я ему: никогда больше я с тобой в домино не сяду, а он…
Сегодня Джебраилу было особенно невмоготу слушать Машаллаха. Хотелось подумать, повспоминать, уйти в себя… Боже милостивый, неужели этот человек ничего не чувствует?
— Ты слушаешь? — Машаллах все говорил, говорил, время от времени толкая Джебраила в бок, чтобы привлечь внимание. — Иду вчера к чайхану к Хандадашу, гляжу, а этот увязался… Да, кстати, ты ведь знаешь, что мы с ним друзья, с Хандадашем? Говорил я тебе?
— Раз сто… — Джебраил отвернулся с безнадежным видом.
— Ага. Значит, знаешь, как дело было. Ну, я все равно расскажу, стоим ведь, делать-то нечего. Значит, иду я как-то в чайхану, которая в Пионерском саду… Со мной еще кто-то был…
— Ахмедия из Шеки, — подсказал Джебраил.
— Точно, Ахмедия. Спасибо тебе. Умер бедняга недавно от грыжи, да будет земля ему пухом, хороший был человек. Сидим, чай пьем, вдруг чувствую, глядит кто-то на меня. Поворачиваю голову: стоит человек и смотрит на меня не отрываясь, не на меня, а на мою папаху. Кто это, думаю, может быть?
— Это был Хандадаш, — со вздохом сказал Джебраил.
— Спасибо, именно Хандадаш, но тогда-то я еще не знал, что он Хандадаш… Кто это, думаю, может быть?..
Машаллах все говорил, говорил… Потом снял папаху, ласково оглядел ее и снова надел на голову. Значит, идет рассказ про папаху и про то, как чайханщик Хандадаш, влюбившись в его папаху, бесплатно поит Машаллаха чаем.
— Каждый день туда хожу, ни разу денег не взял. Даже если и не один приду. Вчера Корен за мой счет чай пил…
Что бы случиться чуду!.. Оказался бы в очереди разговорчивый человек, отвлек бы Машаллаха… Не тронь ты меня сегодня, Машаллах, отпусти с миром, не до тебя мне, не здесь я, не возле молочной, я со своими друзьями, с ребятами, с теми, кого уже нет, чей прах смешался с землей…
…В октябре следующего года на встречу не явился Гуммет. Добила старая рана. Похоронили его, как он просил, в родном Казахе и, как он просил, опустили в могилу под звуки саза.
Коса Мухаммед, лучший ашуг Казаха, стоял в изголовье его могилы и играл…
Теперь за столом в «Интуристе» стояли посреди стола уже два бокала. Гаджи чокнулся своим бокалом с бокалом Гуммета…
— Ну скажи, ради бога, прав я или нет?
— О чем ты? — жмурясь, точно спросонья, сказал Джебраил.
— Скажи, почему у одного и того же отца, у одной и той же матери родятся такие разные дети? Мой средний брат ни на кого не похож, ни в отца, ни в мать. Вот, смотри! — Машаллах раскрыл рот и продемонстрировал Джебраилу вставные челюсти. — Третьего дня ел пити, решил косточку разгрызть — ну хочется иногда, сам знаешь, — верхний протез раз — и пополам! Пошел к брату. Понимаешь, говорю, без зубов-то какая жизнь, а до пенсии еще далеко, одолжи тридцатку, протез в ремонт отдам. Думаешь, дал? На хлебе поклялся, что нет у него ни копейки. Хотел я ему сказать, если ты такой бедный, на какие шиши «Жигули» купил?
«А ты что ж хотел? Чтоб он ради твоего протеза «Жигули» продал?» — Джебраил понимал: избавиться от Машаллаха нельзя, но это хоть тема новая…
— «Жигули»!.. — Машаллах так и взвился. — Думаешь, у него денег нет? Э-э-х! — Машаллах со вздохом махнул рукой. — Я ему, подлецу, последний кусок отдавал! Ты ж нефтяник, начальником был, лучше меня знаешь, как в войну на промыслах доставалось! А я ему помогал!.. Он без меня с голоду сдох бы!.. В сорок третьем привезли нас в Баку…