Зеленая папка. Никита. Давным давно была война

— Да читал я… — перебил Илюху Серый. — Читал, что проводили какой-то эксперимент: брали гвоздь, раскаляли до красна и говорили, что сейчас его будут прижимать к руке испытуемого. После этого закрывали глаза испытуемого повязкой и прикладывали к руке человека простой карандаш… Человек кричал от страшной боли и на руке образовывался шрам от ожога, хотя это был просто карандаш.

— Точно! Мне про этот опыт говорили! Именно так мне и родителям объясняли психологи шрамы, что это мне во сне привиделось и это реакция организма, как от карандаша в опыте… Так что, типа это все — кино…

— Больно от этого кино… Душе больно… Хочется выбраться, а не получается…

— Выберемся! Мне один писатель говорил, что все будет так, как должно быть. Нет никаких параллельных миров, просто есть один мир и если это произошло, то произошло! Серый! Мы же родились в 21-ом? Родились! Все будет хорошо! Я вот в прошлый раз вернулся на то место, откуда попал… А ты возвращался на прежнее место?

— Нет…

— Вот!!! Все будет так, как должно быть. Если что — то и случится, то случится так, как случилось, только с нашим участием. — вдалбливал одно и тоже Илья Сереге, но чуть — чуть по-разному. — Даже если мы погибнем, то это нужно для Победы! А я в этот раз, раз уж так получилось, хочу расписаться на Рейхстаге!

— Распишемся, гадами будем, если не распишемся… А я в Прагу хочу, прадеда увидеть… Вдруг увижу!? — начал мечтать Серый.

— Вот, таким ты мне больше нравишься, а то — разнылся… Сопельшмайсер! — за что Илья тут же чувствительно получил кулаком в область печени от Серого.

— За Сопельшмайсера — ответишь! Один уже ответил… Вот рассказывай некоторым секреты…

«Босогногий гарнизон».

— Эй, контуженный! Городской! Ходи сюда!

Никитка поморщился: громкие звуки все еще вызывали резкую головную боль. Он повернулся на зов. Ему махал рукой один из мальчишек — друганов старшего из братьев — Васьки Егорова, который стоял в окружении нескольких ребят, что-то обсуждавших…

Мир оказался тесен: через вербовку проходил обоз с ранеными, которых везли от железной дороги, там фашисты разбомбили санитарный эшелон и повредили железнодорожные пути. На одной из телег везли Никитку. Так получилось, что нужно было взять еще несколько раненых, но места просто не было. Тогда одна из врачей обратилась к жителям с просьбой взять к себе в дома несколько раненых, которые просто могли не выдержать транспортировки по ухабистой дороге.

Мама Васьки и Кольки сжалилась и взяла в хату контуженного мальчишку в драной, прожженой одежонке, который был в бессознательном состоянии. Сыновья сразу узнали в мальчишке одного из ребят, что шли к линии фронта по железной дороге, но мама посоветовала им об этом никому не говорить. Был он на фронте, не был, но он в гражданской одежде, значит не солдат. А то вдруг немцы придут и убьют, а так получается, что он беженец, под бомбардировку попал.

— Мамка, ты что!? — возмутился Колька. — Немцы сюда не придут!

Но немцы пришли… Сперва хутор как вымер, все сидели по домам. Немцы обшаривали дома: нашли и пристрелили двух раненых красноармейцев. И к Егоровым пришел староста Устин с немцами.

— Степанида! Где твой контуженный? Давай его сюды! Господа немцы стрелять его будут! — хохотнул староста.

— Креста на тебе нет, Устин! За что стрелять-то его? — всплеснула руками мама братьев. И обратилась, уже с просьбой в голосе, к немцам. — Вакуированный он, под бомбы попал, родителей потерял — не солдат он, мальчик!

— Малшик? Evakuierter Junge? (эвакуированный мальчик?) — что-то понял один из них.

Немцы, войдя в комнатку, увидели лежащего в кровати мальчишку с перебинтованной головой.

— Wir haben hier nichts zu tun (Нам здесь делать нечего) — один из немцев махнул рукой на выход.

Все в семье Егоровых облегченно выдохнули: теперь не убьют мальчишку.

Степанида и ее сыновья выходили мальчишку: Никита поднялся с постели, стал самостоятельно двигаться, выходить во двор, только его продолжали мучить головные боли.

Мальчишки пошли к сарайчику, там и состоялся разговор.

— Городской, ты фрицам мстить будешь? Ты с нами?

— А что надо делать? — Никита был рад, что говорят все тихо, почти шепотом.

— Бить их будем! — начал один из пацанов.

Никита покачал головой и презрительно цикнул зубом:

— А у вас ума и здоровья хватит?

— Ты нас за дурней держишь? Не дурней тебя! У нас и оружие есть… — и тут же говорливый заработал подзатыльник от старшего из них, что стоял и оценивая все слушал, Аксена Тимонина.

— Ну и трепло ты, Емелька. Помолчи лучше… А ты городской, слушай: про оружие ты ничего не слышал, понял?

Никита кивнул.

— Мы будем ладить свой партизанский отряд. Будем фрицам гадить. Ты с нами? Если с нами, то вот… — Аксен дал Никите лист бумаги. Никита его развернул и прочитал про себя:

«Клятва.

Мы клянёмся всё время бить фашистов, по-всякому вредить им. Мы будем мстить за расстрелянных и замученных женщин, детей, стариков. Кровь за кровь! Никто из нас не испугается, не отступит и не изменит. За измену и трусость — смерть».

Помолчал немного, обдумывая, что сказать.

— Сильно… А что вы собираетесь делать?