Зеленая улица

Крутилин. Мы оба любим жизнь и будем

жить по-своему. Мы не станем, поднимаясь в

гору, итти быстрее, чем это следует делать. Зачем

же нам бежать, да еще в гору! О, я великий

жизнелюб!

Софья Романовна. Любопытно. С

вашим отношением к жизни не пропадешь.

Крутилин. Нет, не пропадешь! За встречу

в Москве!

Софья Романовна. Можно вам здесь

задать еще один интимный вопрос?

Крутилин. Один. Сто вопросов, Софья

Романовна! Люблю слушать интимные вопросы...

Из ваших уст, разумеется.

СофьяРомановна. Один вопрос,

последний. Зачем вы в партии состоите?

Крутилин. Как зачем?! Не понимаю

даже..

Софья Романовна. Зачем вы состоите в

партии? Вас спрашивает об этом мещанка!

Крутилин. Странный вопрос. И...

неуместный. Мне, как молодому ученому и

руководящему работнику транспорта, это просто

необходимо...

Софья Романовна. Сильная

аргументация!.. А вы, Крутилин, не подумали о том, как

можно, чтобы в одной партии состоял Алексей

Сибиряков, Максим Романович и вы, «великий

жизнелюб»! Вы ведь еще хуже меня. Я —

мещанка, и только. А вы не просто мещанин, вы раб

вещей... Вы раковина...

Крутилин (отшучиваясь). Раковина. Но

это и хорошо. Ей-богу, хорошо. За ней охотятся

на дне морском... Раковина — это же

ценность!

Софья Романовна. Да, охотятся. Но, к

сожалению, не всякая раковина, добытая на дне,

содержит жемчуг.

Крутилин (продолжая шутить). Но я из

тех, которые...

Софья Романовна. Которые богаты не

жемчугом, но грязью. За сим прощайте,

маленькая кнопочка!

Крутили н. Разговор без свидетелей, в

сущности, не есть разговор, Софья Романовна.

(Берет книгу, расшаркивается.) Очень жаль, что

мы не поняли друг друга... Прощайте. (Ухо-

дит.)

Софья Романовна. Прощайте, господин

«Расчет»! (Бросилась к зеркалу. Долгая пауза.)

Прощайте и вы, госпожа министерша! Что... Не

поминайте лихом. Нет, как же это «не поминайте

лихом»!.. Нельзя. Непременно буду поминать, и

только лихом, только недобрым словом...

(Вышла в дверь, ведущую в комнаты.)

Некоторое время сцена пуста.

Входят Лена и Алексей.

Лена. Проходи, проходи... Ну, что ты,

проходи. Папы, как всегда, нет дома. А Соня, видно,

в театре. Страшно любит театр. По-моему, она

ошиблась в выборе профессии. По

образованию — инженер, а по призванию — актриса!

Алексей. Призвание Софьи Романовны в

другом — в «красивой жизни». Наряды и легкий

флирт — вот ее призвание.

Лена. Какой ты жестокий, Алексей. Не

говори так дурно о Соне.

Алексей. Понимаю. Как никак — мачеха!

Лена. Ну, какая мачеха. Скорее подруга.

Вернее, была подруга. (Пауза.) Я не знаю, чем

еще кончится вся эта наша история, но знаю

одно—мне стало как-то легче. Да нет, не легче,

а просто легко, очень, совсем легко.

Алексей. Я ждал, когда ты сама об этом

заговоришь...

Долгая пауза.

Лена. А ты и не сказал, что же делать. Надо

что-то делать.

Алекс ей. Да, надо.

Лена. А поймет ли папа...

Алексей. Поймет. Должен понять...

Лена. И Соня тоже... Она чудный человек!

Но бросила работу и вот за год... все ей надоело.

Жаль, что она дурно влияет на папу. У Сони

появилось свое представление о счастье.

Алексей. Свое!.. Какое оно свое. Обычное,

мещанское представление о счастье. Пресловутая

«красивая жизнь»! Она еще не носит мужских

брюк? Нет? Ну, так дойдет до этого. Между

прочим, она уже не удивляет нашу публику

своими нарядами. С этой целью ей следовало бы

перебраться в другой город.

Выглянула Софья Романовна. Оставаясь

незамеченной, стоит молча в дверях.

Лена. Ты очень резко судишь о Соне.

Алексей. Нет, не резко.

Лена. Ну, сурово.

Алексей. Может быть, сурово. Но

справедливо. Чем, скажи мне, они отличаются друг от

друга, Софья Романовна и Крутилин? Разве

только тем, что Софья Романовна пока что

мешает одному твоему отцу, а Крутилин мешает

и тебе, и мне, и отцу. Так это только масштаб

у них разный, а сущность одна.

Лена. Ты жестокий, Алексей.

Алексей. А что, по-твоему, пустые слова:

«Человек — это звучит гордо»? Или правда?

А ежели правда, то где же мера суровости к

Софье Романовне? Ведь эти Софьи Романовны

на пути к нашей мечте гнилыми шпалами лежат.

Лена. «Человек — это звучит гордо». Что

же не дает иному быть настоящим человеком?

Алексей. Что? Я думаю, праздное

отношение к жизни и собственническое свинство. Оно,

собственническое свинство, первопричина всех

человеческих пороков. (Взглянул на часы.) Ой,

мне пора, Лена...

Лена. Ты опять разволновался. Алеша...

Отложи экзамен.

Тихо. Луна расплескала свет в парке. На веранде лежит

едва заметная тень Софьи Романовны.

Алексей. Разволновался? Нет. Это хорошо.

Вышел из состояния покоя. Это хорошо,— сил

прибавилось. (Обнял Лену, долго смотрит в

глаза.) Много у меня, Лена, сегодня прибавилось

сил... (Целует. Хочет уйти.)

Лена. Я тебя провожу.

Софья Романовна. Алексей,

подождите... Я должна вам сказать...

Алексей и Лена смущены.

Лена. Как нехорошо, Соня... Подслушивала...

Софья Романовна. Нет, я не

подслушивала,— я слушала. На вашем суде я была

подсудимой. (Жмет руку Алексею.) Спасибо вам,

Алексей! И тебЬ, Лена, спасибо!

Алексей. За что?

Софья Романовна. За жестокий суд, за

жестокий, но справедливый! За честное слово —

спасибо! И еще... Нельзя вам сегодня сдавать

экзамен.

Алексей. Почему?

Софья Романовна. Сегодня срежут.

Алексей. Ну, это бабушка надвое сказала.