Зеленая улица

Рубцов. Отстал ты от народа на тридцать

лет. Ты хочешь на вершину выползти, чтобы

возвыситься. Нет, ты дай народу столько,

сколько он ждет от тебя. Дай, и народ оценит тебя.

Если захочешь, при жизни памятник поставит.

Заслужи, и народ тебя на руках на самую

вершину славы доставит. Народ на поощренья

щедр, в долгу оставаться не любит.

Дроздов. Верно, щедрый!.. Да без разбору

щедрый. Не поймешь теперь, где доктор

технических наук, а где слесарь. Все ученые. Все

науку строят.

Рубцов. Обрадовал... Прорвался... Хо-хо-

хо!.. Прорвался нарыв.

Дроздов (раздражается). Ты невыносим!

Ты совершенно невыносим! (Встал.) Бывает,

конечно, иные чудаки на старости впадают в

детство. И... и говорить с тобой больше не хочу.

Не хочу! (Собирается уйти.)

Рубцов (задерживая). Садись. Что ты в

сердце своем занозу носишь, я знал. А вот какая

это заноза,— не знал. А как узнаешь? Казалось,

все в тебе правильно.

Дроздов (сел). Это уже интересно! Чего

молчишь? А на поверку вышло... барахло

человек?

Рубцов. Зачем? Нет, конечно. Во вре-

мя войны ты дал на вооружение государству

преотличный паровоз. Нет, зачем! Все

правильно.

Дроздов. Так... А... а как же заноза?

Откуда она взялась?

Рубцов. От страха. Пьедестал потерять

боишься. Хочешь монополии на разум.

Долгая пауза.

Ну как, я правильно поставил диагноз? Ты

хочешь монополии на разум. Если бы от тебя

зависело, ты бы всех молодых дальше притвора

храма науки не пустил. А возможно, и оттуда

бы выгнал. К счастью, сие от тебя не

зависит.

Дроздов. Наука есть наука. Науку и

технику двигают вперед те, которым отпущено

побольше дара и сил. Никогда еще не было и не

будет армий ученых. А были, есть и будут

единицы, которых можно пересчитать по пальцам.

Им я хочу монополии на разум. (После короткой

паузы.) Диагноз ты точно поставил. Ты

подумай, что творится! У нас уж начали выдавать

за научное открытие не только ценное

предложение стахановца, а всякое

рационализаторское упрощенчество. Машинист поезд привел по

расписанию — его к лику святых причислить

готовы!

Рубцов. Вот, вот. Ты хочешь монополии.

Ученые, по-твоему, каста.

Дроздов. Да, каста! Была каста, в

хорошем смысле слова. Где она теперь? Мы

окружены забойщиками, стрелочниками,

невежественными упрощенцами.

Рубцов. Окружены? Вот верно! И дай бог

быть в этом окружении. Невежественные

упрощенцы? Ты ломаешь голову над конструкцией

экономичного паровоза, а в это время

«упрощенец» своей практикой тебе помогает решить ту

же задачу. Знаешь ли ты, что на твоем паровозе

Алексей Сибиряков три года работает без

среднего ремонта? Сибиряковы,— а их армия,—

берут от науки, но они и обогащают ее. Ты на

четверть века отстал от этих «упрощенцев».

Дроздов. Спасибо, сбавил на пять лет.

Рубцов. Ты говоришь об этих людях с

пренебрежением, а в душе ты их боишься! Ты

им завидуешь! Я сейчас с волнением жду

одного такого «упрощенца». Он всему нашему

институту задаст работу! И тебя не минует чаша

сия.

Дроздов. Шумим, братцы, шумим.,.

Рубцов. Петрович!.. А ты никогда не

задумывался, почему я нянчусь с тобой, как с

ребенком малым? (Обнял Дроздова.) Я люблю и

ценю твою золотую голову, хотя и вздора в ней

много. Ты же воистину талантлив, чорт! Потому

и терплю и прощаю и дурь твою и самомнение

дьявольское... И то, что я тебе сказал сегодня,

быть может, впервые,— только цветики.

Попомни мое слово.

Дроздов (уходя). Попомню, попомню...

Рубцов (вслед). А забудешь, я напомню.

ЗАНАВЕС

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Особняк Кондратьева. На переднем плане веранда. В

распахнутые огромные окна видно вечернее небо, усыпанное

звездами, и пруд. Слышны звуки баяна.

Из двери, ведущей в комнаты, выходит Софья

Романовна в халате. Остановилась у зеркала.

Софья Романовна (в зеркало). Какая

же ты, однако, здоровая, чертовка!.. И

красивая... Что? Конечно, красивая. Сержусь я на

тебя, Софья, ох, как сержусь!.. А вот до конца

чтоб, никак не могу... А надо бы, надо

поругаться с тобой. Надо. Будет, верно, случай, Софья...

А почему будет? Сколько их было уже...

(Подошла к окну,),Пруд... (Улыбается.) Дичь еще

всякую водоплавающую напустить сюда!..

(Задумалась.) Какой он чистый, этот Алексей, и

бескорыстный... И Лена... А почему я о нем

думаю? Да, да, весь день думаю... Бывает так, что

человек заснул одним, а проснулся другим?

Бывает. Поступок одного влечет за собой поступок

другого... Здоровая?! А душа-то болит?..

(Портрету мужа.) Что есть причина человеческих

пороков, Андрей? Не знаешь? Что обо мне думает

Лена? Что думаешь ты? Ну, смотри на меня

теперь в последний раз... Смотри... Неужели в том

и состоит радость семейной жизни, чтобы, имея

красивого, умного мужа, разговаривать с его

фотографией? А?.. Ты, Андрей, меня приучил к

этому занятию. (Прошлась по веранде.) Хорошо

живешь, Софья Романовна, хорошо?! Дочь

потомственного железнодорожника, сестра

выдающегося ученого, Максима Романовича Рубцова...

Бывшая комсомолка?!. Хорошо живешь,

великолепно! (Села за рояль. Играет сначала вяло,

потом энергичнее. Поет.)

Веет с поля ночная прохлада,

С яблонь цвет облетает густой.

Ты признайся, кого тебе надо.

Ты скажи, гармонист молодой.

(Обрывает. Но та же мелодия где-то далеко

подхвачена баяном.)

Может, радость твоя недалеко,

Да не знает — ее ли ты ждешь...