Зеленая улица

Лена (занятая своими мыслями). И

допросим, ребята.

Матвеич. «Что это такое, я спрашиваю? —

кричит на меня.— Генерал часы дарит, а он,

предводитель ваш, возвращает их да еще

скандал поднимает. Безобразники, пораспустились...

Вот доберется до вас генерал, даст по шапке,

тогда попляшете». Ну, что мне с ним делать?

В депо сколько испортил крови. И дома

преследует.

Авдотья Ивановна. Как преследует?

Матвеич. По ночам снится. Лягу, спать бы

да спать. Так нет,— глаза закрою, здрасте!

Мастер!.. Стоит передо мной вот этаким корнем.

(Вытянул руку, изобразив математический

корень.) Отчитывает: «Дурака валяешь, как не

стыдно». А этой ночью приснился в виде

тангенса — вот таким манером... (Чертит в воздухе

огромную букву.)

Авдотья Ивановна. Да что ты,

Матвеич? Никак здоровьем ослаб?

Матвеич (смеется). Нервы, Авдотья

Ивановна.

Алексей. Матвеич, мы допросим мастера.

С пристрастием допросим. Дело твое,

приятель, правое. (Выпроваживая ребят.) Не

волнуйтесь.

Рубцов. Вы, ребятки, загляните-ка сегодня

вечером ко мне в институт.

Модест. Хорошо. До свиданья.

Матвеич. До свиданья.

Убегают.

Лена. Максим Романович, Алексей... Я

должна вам сказать... статья в газете—это не послед-

няя новость. Папа, простите, генерал-директор

сказал, что отдаст приказ... (Молчит.)

Авдотья Ивановна. Какой приказ?

Рубцов. Какой же приказ готовит генерал?

Лена. Алексея за зазнайство переводят в

маневровые машинисты.

Рубцов. Хм... Ну, а что думает делать

соавтор Сибирякова, мною воспитанный инженер

и секретарь комсомола?

Лена (растерянно). Не знаю, Максим

Романович, не знаю... Он обидел папу. И папа,

конечно, погорячился. Его поступок... После

всего этого мне остается снять с себя

ответственность...

Рубцов. Снять с себя ответственность? Это,

простите, манера капризных барышень!.. Да,

капризных барышень. Снять с себя

ответственность?! Разве я этому учил вас в институте?

Снять ответственность?!

Лена. Что же мне делать?!

Рубцов. Что делать? Бороться, батенька!

Извините... (Алексею, желая поддеть.) Ты,

Алеша, не ходи сегодня в институт.

Сорвешься,— не каменный. Все вы здесь, гляжу, молодые,

слабонервные... Нет, не ходи, не ходи...

Лена. Бороться?! С кем? С отцом бороться?

Рубцов. Да, с отцом, с генералом, с

директором, с чортом, дьяволом, если угодно. Со все-

ми, кто мешает работать! Будьте здоровы!

(Уходит.)

Алексей. Максим Романович!.. Максим

Романович!.. Я не каменный. Но экзамен буду

держать сегодня. Буду!

Рубцов (возвращаясь). Будешь?

Алексей (упрямо). Буду.

Рубцов. Хм... (Задумался. Вдруг по лищ

пробежала довольная улыбка. Расхохотался.)

Хо-хо-хо!.. Молодчина!.. Хо-хо-хо!.. Это будет,

кажется, интересный экзамен. Я еще и гостей

позову. Ты как, не боишься на публике?

Алексей. А чего' бояться?

Рубцов. Хорошо. Это, кажется,

интересный, Алешка, экзамен будет! (Отечески

погрозив пальнем Лене, уходит. В окно.) До вечера,

забияка!

КАРТИНА ВТОРАЯ

Часть кабинета Рубцова (угол). Одна дверь. В левой

стене большое окно, у которого стоит письменный стол,

заваленный журналами. У правой стены, в сторонке

круглый столик и два кресла. За столиком сидит Софья

Романовна. Появляется Дроздов. На ходу

рассматривает газету, прошел к письменному столу. Читает,

стоя спиной к Софье Романовне. Сделал карандашом

отметку, чему-то улыбнулся, аккуратно сложив газету,

сунул в карман. Сел в кресло Рубцова. И мы видим, как

осунулось его лицо. Густые волосы, тщательно

зачесанные вверх, как будто поседели еще больше. А лоб,

кажется, прорезали новые поперечные складки.

Дроздов (вздохнул). «Дайте мне точку

опоры, и я землю сворочу»,— сказал Архимед.

Точку опоры... Где же ты, точка опоры?..

(Встал, прошелся по комнате. Удивленно

смотрит на Софью Романовну.) Вы к Максиму

Романовичу?

Софья Романовна (встала).

Здравствуйте, Сергей Петрович!

Дроздов. О-о!.. Соня!.. Не узнал.

Присаживайтесь. Я тоже к нему. Задержался, видно,

в конструкторском бюро. Сейчас придет,— у нас

перерыв. Как живете? Рассказывайте.

Софья Романовна. Так, знаете,

средне... Сразу-то ничего и не скажешь. А вы

изменились, Сергей Петрович!

Дроздов. Постарел?

Софья Романовна. Постарели,

пожалуй... И суровый. Много работаете?

Дроздов. Как вам сказать... Много, но

покамест бестолку. А вы как-то преобразились...

Нет, я ничего не говорю. Красивая, очень

красивая! Будь я помоложе, пожалуй, рискнул бы

влюбиться. Ей-богу! Но, знаете, вы какая-то...

извините, обыкновенная стали.

Софья Романовна (улыбается). Я, ка-

жется, никогда не была ярко выраженной

индивидуальностью.

Дроздов. Не скажите. Помните, как вы со

мной схватились на защите своего диплома? Вот

когда, может быть, я впервые ощутил свой

возраст и позавидовал молодым. Взвились, как

фейерверк! Красиво. Очень красиво! И проект

ваш реконструкции депо помню. Не

забросили?

Софья Романовна. Признаться, да.

Не поверила. А вы верили?

Дроздов. Как вам сказать... Было в нем,

вернее, в вашем порыве, было такое... Бесенок

творческий!.. Напрасно забросили... Смотрите.

И так случается, что иной человек на заре

туманной юности разбазарит себя на пустяках, а

вторую половину жизни изводит себя за то, что

лучшие годы свои разбазарил попусту. А уж на

закате лет он стремится к покою, как сурок в