Зеленая ветвь

— Поймите меня, господин подполковник, или, как у вас говорят в России, го-лубчик. Нашему республиканскому правительству нужны верные люди. Люди, которые не глупы, образованы и, главное, неподкупны. Многие добиваются назначения на пост, который я вам предложил. Некоторые даже пускают в ход запрещенные приемы. Нагло и напористо. Используют связи, подкуп, шантаж и угрозы. Но у всех этих претендентов есть один изъян карьеризм и непомерное властолюбие, но нет самого главного, что есть, голубчик, у вас, — верности и желания, не жалея жизни, служить Греции.

— Но ведь вы мало знаете меня.

— Мы наблюдали за вами в сраженьях. Кроме того, я знаю вас по Италии.

— Но у меня нет опыта…

— Вы его приобретете… Никто не рождается губернатором. А отказаться от такой чести — малодушно. Да, господин подполковник, должен вам заявить, что вы проявляете в сем вопросе малодушие…

Слова президента больно укололи Райкоса. Он нахмурился и нервно затеребил кончики рыжеватых усов.

— Я никак не могу принять такого упрека. Ведь я никогда не был трусом.

— В боях не были. А сейчас струсили.

— Позвольте… позвольте, ваше предложение для меня весьма неожиданно, не говоря о его серьезности… И мне необходимо некоторое время для размышления.

— Согласен, — кивнул президент, и его печальные глаза посветлели. Только давайте сверим часы. Сколько на ваших?

— Без четверти три, — ответил удивленно Райкос. Ему было непонятно, почему Каподистрия вдруг переменил тему разговора и занялся часами. При чем тут часы?

— Отлично, господин подполковник. Я очень доволен, что мои старые часы идут так же точно, как ваши.

Глаза президента снова посветлели. Райкосу показалось даже, что в них вспыхнули лукавые искорки.

— Я заговорил о часах совсем неспроста, — пояснил президент. — Для нас с вами дорога каждая минута. Как в бою, когда дорого бывает порой и мгновение. А впрочем, вам, как человеку военному, такое сравнение должно быть хорошо понятно…

Каподистрия вдруг замолк и судорожно приложил маленькую тонкую руку к левой стороне пикейного жилета. Он словно захлебнулся на полуслове. Райкосу припомнились слухи о том, что президента мучает застарелая грудная болезнь — не то чахотка, не то астма…

Из всего, сказанного сейчас Каподистрией, самыми впечатляющими для Райкоса были слова «для нас с вами дорога каждая минута».

«Значит, президент считает и меня, чужеземца, причастным кровно к делу, которому так предан он. Святому делу освобождения греческого народа», — подумал Райкос.

Президент, жадно втянув воздух, справился с припадком. И заговорил неожиданно быстро, словно собираясь наверстать время, которое у него забрала затянувшаяся пауза.

— Именно потому, что для нас дорога каждая минута, я даю вам на размышление не так много времени — одну минуту. Думайте скорее! А потом… потом получите приказ о назначении вас губернатором и необходимые инструкции. Учтите: все эти документы мною уже заготовлены и подписаны.

— Вы шутите, господин президент, — пробормотал ошеломленный Райкос.

— Неужели я похож на шутника?! — рассердился Каподистрия. Бросив взгляд на циферблат своих часов, он громко захлопнул серебряную крышку.

— Время, отпущенное для размышлений, увы, кончилось. Будьте так добры, милостивый государь, сесть вот сюда. — Каподистрия кивнул на стоящее у столика кресло. Президент вынул из портфеля папку бумаг, исписанных каллиграфическим почерком. Они были прошиты шелковой тесьмой и скреплены сургучными печатями.

Николай Алексеевич Раенко, офицер русской армии в отставке, а ныне военный губернатор греческого города, сел в кресло ознакомиться с этими важными документами, скрепленными печатями. Он должен постичь их смысл и выполнить ответственные задания, которые поручила ему молодая Греческая республика, охваченная кольцом врагов.

11 ЧИСТЫЙ СНЕГ

Иоанн Антонович умел убеждать. Райкос покинул его кабинет уже в должности губернатора города. Президент не мог удержаться, чтобы не подойти к окну и не посмотреть вслед новому губернатору, когда тот, деловито сутулясь, держа только что врученный ему портфель с секретными документами, торопливо пересекал плац возле дворца.

Встреча с Райкосом обрадовала Иоанна Антоновича. Словно неожиданно восстановился какой-то провал в его памяти. Перед ним воскресли позабытые, трудные и в то же время и прекрасные годы, когда он делал только первые шаги на политическом поприще, когда обаятельные женщины заставляли его трепетать и мучительно страдать.

В его памяти возникли массивные, как белые скалы, сугробы Петербурга. Он увидел их из окна комнаты, где лежал, заболев тяжелой простудой. Увидел впервые, когда приехал в Петербург с побережья теплого Средиземного моря.

Снежные сугробы сверкали перед ним, как россыпи невероятно ослепительной, неземной чистоты, а вокруг лежали нежно-голубые, словно летнее безмятежное итальянское небо, тени. Эти снежные сугробы чаровали его все три зимы, которые он провел в Петербурге. Жил уединенно, занимал убогую комнатку у своих земляков. Сначала он квартировал у купца — грека из Нежина Иоанна Доболли, а потом у Гупарануло.