— Увы! Не смешно, а опасно…
— Согласен с вами.
— На вашей стороне все честные люди Греции.
— Знаю. Именно это и придает мне силы.
— Надо принять срочные меры.
— Я это сделаю… А теперь поговорим о вас.
— Обо мне?! — удивился Райкос.
— У меня есть приятное известие. У капитана Хурделицына родился сын… Так вот, мне кажется, было бы неплохо, если бы вы отправились к нему в эту зиму, проинспектировали и заодно поздравили вашего друга с рождением подданного двух стран — России и Греции. А потом все вместе вернулись бы сюда. Вам необходимо на время исчезнуть с поля зрения барона Рикмана. Ведь вы хотите вернуться на родину?
— Не представляю, как я смогу жить без нее.
— Значит, вас надо защищать от гнева царя. Вот я и попробую воздействовать на него. Напишу письмо генерал-адъютанту, чтобы он показал его царю Николаю. А вы завтра же отправляйтесь в Зилу.
Из письма президента Греции графу Бенкендорфу, генерал-адъютанту его величества российского императора:
«Принимая смелость напомнить о себе вашему превосходительству и посылая вам настоящие строки, я повинуюсь необходимости воздать должную справедливость господину Райкосу, состоящему ныне подполковником в греческой армии.
…Когда я прибыл в Грецию, он уже пользовался уважением людей благонамеренных и отнюдь не принимал участия в происках тех, кто появляется из разных стран и всякими махинациями еще приносит столько зла здешней несчастной нации. Добрый и честный баварец, полковник Гейдек, помогавший мне в то время и исполнявший в некотором роде должность военного министра, предложил мне господина Раенко сначала в коменданты Ич-Кале, впоследствии ему были вверены Паламиди, а напоследок Патрас и Морейский замок.
Во всех этих должностях в течение трех лет он вполне оправдал ожидания правительства. Честными свойствами своими, обнаруженными в различных случаях, благородным и благоразумным поведением он снискал себе совершенную доверенность правительства и любовь страны.
Господин Раенко — человек смирный и твердый. Он вполне сознает, что такое долг, и с чрезвычайным усердием и честностью исполняет взятые на себя обязательства. Я не знаю за ним тех увлечений ума и сердца, благодаря которым в политике самые способные люди бывают весьма опасными, а в последнее время представлялось несколько случаев, убедивших меня в его рассудительности и честности.
Повторяю: я так уверен в характере Раенко, что ручаюсь за него перед его императорским величеством, как принял бы смелость ручаться за самого себя.
Напрасно президент Греции ручался за Раенко перед его императорским величеством. Напрасно давал он ему блестящую характеристику, в которой, дабы не раздражать царя заслугами Райкоса на службе в Греческой республике, сознательно умалил их: даже не упомянул о его семнадцатимесячном губернаторстве, назвал его подполковником, а не полковником… Все равно это не помогло.
Русский царь настолько ненавидел все, связанное с революцией, что никогда не мог простить своему подданному, осмелившемуся служить республике, сражаться под ее знаменами, да еще заслужить похвалу президента! Царь возненавидел Раенко.
По возвращении в Россию Николая Алексеевича сослали поручиком в Нижегородский полк. На Кавказ царь определял ненавистных ему вольнодумцев в надежде, что там их найдут пули непокоренных горцев. В Нижегородский полк царь зачислил Михаила Юрьевича Лермонтова и младшего брата Пушкина Льва Сергеевича…
36
КОЛЫБЕЛЬ