Зеленая война

И только тут меня впервые коснулась какая-то тень. След большой печали. Забытой, пережитой, но колоссальной.

«Большая зеленая война», – перед моим внутренним взором промелькнули медленно, но неуклонно рассыпающиеся здания. Бетон и кирпич, пронизанные корнями растений, раздираемые ими на части с удивительной скоростью. Раскрывшиеся внезапно в самых неожиданных местах чудесные цветы и задыхающиеся люди, падающие тут же замертво. Ядовитая пыльца, губительные фитонциды, провоцирующие молниеносное перерождение тканей. Почти не вредящие животным и нацеленные исключительно на человека.

Я вспомнил безобидный мох, прожравший там, наверху, мой комбинезон. Выходит, еще легко отделался.

Оказывается, корни растений всегда образовывали под землей огромную нейросеть. Но только в двадцать первом веке обилие магнитных полей и излучений смогло спровоцировать ее активность. И, раз запущенная, система уже и не думала сбавлять обороты.

Девушка тем временем делилась со мной видом больших труб, выбрасывающих в небо особое вещество.

«Дисген», - пришло название. Странное сочетание резкого звучания и невесомого зеленоватого образа, устремляющегося к небу защитным покрывалом. Впрочем, в народе оно так и называлось - «зелёнка».

Этот газ почти не пропускал к земле тепло и провоцировал образование снеговых облаков. Такие точки успели создать на всей планете, в умеренных и холодных зонах. И это было настоящее чудо, ведь взбунтовавшаяся растительная нейросеть земли, казалось, поставила себе цель уничтожить человека, как вид.

Потом были изможденные, выживающие в вечных снегах люди. Вечно продрогшие, потерявшие надежду, не надеющиеся на весну, потому что та принесла бы только гибель.

Популяция падала, многие сходили с ума. Кто-то самовольно расставался с жизнью, другие, проклиная бесконечную белизну, уходили в сторону экватора, надеясь найти компромисс с сознанием деревьев и трав. Никогда не возвращались.

Тогда ученые стали биться над изменением самой человеческой сути. И им улыбнулась удача. До катастрофы подобные исследования уже велись ради упрощения колонизации Марса. И вот, наконец удалось вывести энергетическую составляющую на первый план. Атомы новых тел держались вместе в основном за счет сознания. Они представляли собой совершенно новую структуру, не нуждающуюся в питье и пище, не боящуюся холода. Отсутствие таких примитивных потребностей автоматически избавило переродившихся людей от злобы, зависти, агрессии. Не стало языковых барьеров, ведь чувствуют все на одном языке.

В моей голове, несмотря на новую, совершенную сущность, зароилось множество вопросов, вытесняющих друг друга.

«Почему же обновленное человечество не вернулось в тепло?» «Почему тела людей не сильно изменились внешне, если их создает разум?» «Живут ли теперь все вечно?» «Откуда здесь дети?» «Почему город, в котором мы находимся, совсем не разрушен?» И на фоне всего этого – совершенно непрошенное глупое сожаление: если нет «низменных потребностей», то как же любовь, семья?

Я взглянул в глаза Старшей и понял, что последняя мысль, как и все остальные, для нее не секрет. Вот незадача, да можно ли тут что-то скрыть?

«Незачем», – она взяла мои руки в свои. – «Незачем скрывать. И любовь, и семья, все есть. Поверь мне, слияние разума дает гораздо большее наслаждение, чем способно подарить любое тело».

Мягкое тепло ее чувств дотянулось ко мне, гася тревогу и смущение. И я понял, что тоже небезразличен ей. Хотя, понял – не то слово. Ощутил. Каждой частичкой себя. И уже одно это после проклятого бесконечного снега, после глухой безнадежности и непонимания происходящего было настолько прекрасно, что я вскочил и несколько минут кружил девушку в объятиях. Только легкость, полет и беспредельное счастье!

И мне стало в этот момент абсолютно плевать на все остальное. Я увлек ее на улицу, на доли секунды задержавшись перед стеной, а потом смело проскочив ее насквозь. Целый день мы просто носились по сверкающему снегу, не зная усталости и скуки. Подходили к знакомым Орее (теперь ее имя сплелось для меня в сочетание знакомых букв). Все неизменно дружелюбно встречали меня, одобрительно кивали.

И только после наступления темноты, остановив веселую беготню в ее квартире: почти пустой, светлой, расположенной на большой высоте, я удосужился узнать остальные ответы.

Новых людей действительно было не слишком много. Наблюдения меня не обманули. Когда заработали первые установки, далеко не все захотели отказаться от привычной человеческой оболочки. Искали подвох, опасались растерять высокую культуру и надрывный порыв души.

По крайней мере, наши. На западе, говорят, больше боялись тотального контроля получившихся энергетических оболочек загадочными спецслужбами. Так или иначе, большая часть выживших была погружена в анабиоз. Одни – с пометкой «разбудите меня, когда все кончится», другие, как моя спутница – на десять лет (или другой срок по их выбору) с тем, чтобы по пробуждении принять решение о дальнейших действиях. Одна из станций анабиоза как раз здесь, под землей.