Зеленая жемчужина. Мэдук

Девонета была особенно настойчива и постоянно пыталась напомнить Мэдук о добрых старых временах:

– Как чудесно мы проводили дни! Теперь всего этого уже нет.

– И что было такого чудесного в нашем времяпровождении? – полюбопытствовала Мэдук.

– Разве вы не помните? Мы так веселились вместе!

– Вы здорово веселились за мой счет, обзывая меня бастардом, это я хорошо помню. Меня это нисколько не забавляло.

Девонета хихикнула и отвела глаза:

– Это была всего лишь глупая игра, никто не принимал ее всерьез.

– Конечно нет, потому что бастардом называли только меня, а я на вас по большей части не обращала внимания.

Девонета облегченно вздохнула:

– Рада, что вы так говорите, потому что я надеюсь получить место при новом дворе.

– Думаю, твои надежды необоснованны, – сухо сказала Мэдук. – Но ты можешь продолжать обзывать меня бастардом столько, сколько тебе заблагорассудится.

Девонета зажала рот руками и широко раскрыла глаза:

– Теперь я никогда не позволю себе ничего подобного – теперь я понимаю, как это было глупо!

– Почему нет? – пожала плечами Мэдук. – Я – бастард, это сущая правда.

Девонета часто моргала, пытаясь уловить смысл не только слов Мэдук, но и тона, каким они были сказаны. Она осторожно спросила:

– Вы так и не узнали, как зовут вашего отца?

– Я узнала, как его зовут. Он представился моей матери как сэр Пеллинор, но если свадебный обряд не был совершен сразу после того, как они встретились – а моя матушка не помнит такой церемонии, – получается, что я все еще бастард.

– Какая жалость! Особенно учитывая то, как вы хотели приобрести родословную и достойное уважения происхождение!

Мэдук вздохнула:

– Я перестала беспокоиться о таких вещах. Зачем хотеть невозможного? Сэр Пеллинор, может быть, еще жив, но я сомневаюсь, что когда-нибудь с ним встречусь.

– Не горюйте! – успокоила ее Девонета. – Я буду вашей лучшей подругой!

– Прошу меня извинить, – сказала Мэдук. – Я вспомнила об одном неотложном деле.

Мэдук направилась в конюшню в поисках сэра Пом-Пома, но узнала, что молодой помощник конюшего, будучи завербован в армию, погиб в битве на Брикнокской Пустоши.

Мэдук медленно вернулась в замок, печально размышляя по пути:

– В мире больше нет сэра Пом-Пома, со всеми его забавными иллюзиями! Хотела бы я знать, где он теперь? Или, может быть, его вообще нигде нет? Не быть нигде можно, но быть нигде, надо полагать, нельзя? – Она больше часа думала над этой проблемой, но не смогла прийти к окончательному выводу.

Ближе к вечеру Мэдук узнала, к своей радости, что в Хайдион прибыл Шимрод. Волшебник сопровождал Эйласа и Друна в Родниковую Сень и сообщил, что королева Глинет родила дочь, принцессу Серле. Он сообщил также, что Эйлас и Друн вернутся на корабле через пару дней, тогда как Глинет останется в Родниковой Сени еще на месяц.

– В последнее время мне не хватает терпения путешествовать на лошади или на корабле, – признался Шимрод. – Когда я узнал, что ты уехала в Хайдион, я тут же решил тебя навестить – и оказался здесь.

– Хорошо, что ты здесь, – сказала Мэдук. – Хотя, если признаться откровенно, мне уже почти понравилось проводить время в одиночестве.

– Чем ты здесь развлекаешься?

– О, время проходит незаметно! Я хожу в библиотеку, там можно беседовать со старым Керсе и читать книги. Однажды я прогулялась по сводчатой галерее, спустилась в туннель под стеной Зольтры Лучезарного и вышла на Урквиал. Я подошла к самому Пеньядору и, глядя на землю, представила себе, что король Казмир сидит в темнице где-то у меня под ногами. Это странное ощущение! Я вернулась на другую сторону Урквиала и протиснулась через приоткрытую старую дверь в стене, чтобы взглянуть на сад принцессы Сульдрун, но не стала спускаться по тропе – в этом саду слишком тихо! А сегодня я ходила в конюшню и узнала, что бедного сэра Пом-Пома убили на войне в Даоте, и теперь его больше не будет. Никак не могу в это поверить, потому что его жизнь только начиналась, у него в голове было столько глупостей, он даже не успел понять, что к чему!

– Когда-то я жаловался на нечто подобное Мургену, – задумчиво сказал Шимрод. – Его ответ показался мне уклончивым, и я до сих пор – по меньшей мере время от времени – пытаюсь понять, что он имел в виду.

– Что он ответил?

– Сперва Мурген откинулся на спинку кресла и стал смотреть в огонь, горевший в камине. Потом он сказал: «Жизнь – своеобразная ценность, ее параметры не поддаются измерению общим аршином. Тем не менее, даже если бы человек жил миллион лет, непрерывно доставляя удовольствия уму, духу и телу, ежедневно открывая для себя новый источник наслаждения, решая древнюю проблему или преодолевая то или иное препятствие, один-единственный час, проведенный им в бездействии, в сонной прострации или в бесплодной подавленности, был бы настолько же достоин презрения и осуждения, как тот же проступок, допущенный обычным человеком, которому отмерена скупая горстка быстротечных лет».

– Гм! – отозвалась Мэдук. – Насколько я понимаю, Мурген решил не обсуждать вопрос о справедливости или несправедливости преждевременной кончины.