Читаем Зеленое дитя полностью

Итак, мои знания сводились к следующему. Ронкадор — бывшая испанская колония, одна из самых маленьких. Расположена на высокогорном плато и по величине сравнима с Ирландией. Страна целиком сельская; единственное, что определяет ее экономику и политику — это ее география. Впрочем, этой самобытной страны не существовало бы, если бы не деятельность иезуитов. Еще в начале семнадцатого века они разведали этот плодородный край, учредили там миссию, обратили всех жителей в христианскую веру и приучили к оседлой жизни индейское племя гуарани,{21} — прежде туземцы вели в основном кочевой образ жизни, — привили аборигенам основы земледелия и торговли, научили ремеслам: как изготавливать обувь, плотничать, строить дома. Целых сто пятьдесят лет они определяли судьбу ими же созданной общины, и хотя, конечно же, эксплуатировали индейцев во славу своего ордена, все же надо признать: учрежденный ими порядок способствовал общему благу, и не стань их благосостояние предметом зависти суетных мирян, быть бы иезуитам устроителями разумного и истинно христианского уклада, который служил бы примером всему миру. Увы, им показалось мало руководить духовным и экономическим благосостоянием учрежденных ими общин. Они начали добиваться независимости от власти испанской короны, — заметьте, политической независимости (а, по слухам, и независимости от Папы в вопросах богословия). Они настолько далеко зашли, плетя интриги и преувеличивая свою историческую роль, что, в конце концов, король решил изгнать их из своих пределов. План расправы готовился в строжайшем секрете и со всей тщательностью, так что никто и не пикнуть не успел, как в одну ночь по всем испанским колониям гражданские и военные власти арестовали всех до одного иезуитов, отправили их под стражей в Буэнос-Айрес, а оттуда морем в Испанию.

Произошло это за шестьдесят или семьдесят лет до моего появления в Латинской Америке. Полтора века иезуиты правили Ронкадором; правили жестко, индейцев держали в строгом подчинении, но при этом по мере сил обеспечивали стабильность и действенность институтов власти. Когда же иезуитов прогнали, их миссии на местах быстро захирели; индейцы вернулись к кочевому образу жизни, или же — что случалось чаще — попали в руки беспринципных испанских чиновников или авантюристов из Европы. Во главе каждой колонии были поставлены испанский губернатор и три лейтенанта; в каждом городе имелся свой управляющий светскими делами, и были еще два кюре для управления делами духовными. В сущности, это была идеальная система для скрытого воровства и всевозможных подтасовок; уже после подсчитали, что четырех лет с момента изгнания иезуитов хватило, чтоб богатство большинства миссий, исчислявшееся в поголовье скота, лошадей и овец, сократилось более чем вдвое.

Со временем я расширил свои познания о деятельности иезуитов, но пока, пожалуй, не стану перегружать рассказ дополнительными подробностями. Всему свое время. Скажу лишь, что последние шестьдесят с лишним лет колонии и миссии продолжали разоряться; смертность среди местного населения росла, а внешних признаков цивилизации становилось все меньше и меньше. После развала Испанской империи колонии провозгласили независимость, и все население стало жить надеждами на лучшее. И действительно, если посмотреть с позиции обыкновенных граждан, например, фермеров или торговцев, — ведь испанского владычества больше нет, и дело должно пойти на лад. Власть, однако, оказалась в руках офицеров местной милиции (эти отряды еще раньше были сформированы испанскими военными подразделениями), которые обычно привлекали юриста для делопроизводства и одного или двух купцов для ведения торговых операций. Почти везде установилась военная диктатура, а поскольку у такого правительства цель одна — прославление личности диктатора, то бывшие колонии лишь возбуждали алчность других потенциальных диктаторов. Страны захлестывали политические интриги, неизменно заканчивавшиеся кровопролитием; новые же священники только осложняли положение, — конфликтуя со всеми диктаторскими режимами по очереди, они на каждом шагу чинили препятствия администрации. Хуже всех приходилось индейцам: у них не было ни политической организации, ни оружия, чтоб выступить против диктатора, и они смирились со своей участью. Утратив всякую способность сопротивляться, они становились легкой добычей для любого угнетателя, наделенного административной властью.

Перейти на страницу:

Все книги серии Post Factum

Солдат всегда солдат. Хроника страсти
Солдат всегда солдат. Хроника страсти

«Солдат всегда солдат» — самый знаменитый роман английского писателя Форда Мэдокса Форда (1873–1939), чьи произведения, пользующиеся широкой и заслуженной популярностью у него на родине и безусловно принадлежащие к заметным явлениям европейской культуры 20-го столетия, оставались до сих пор неизвестны российским читателям.Таких, как Форд, никогда не будет много. Такие, как Форд, — всегда редкость. В головах у большинства из нас, собратьев-писателей, слишком много каши, — она мешает нам ясно видеть перспективу. Часто мы пишем ради выгоды, славы или денег. …у многих из нас просто не хватает моральной стойкости, которая неотделима от нелегкой писательской судьбы.Форду выдержки было не занимать. Он ясно понимал, что выбирает человек, решая стать писателем… Форд — настоящий аристократ. Профессиональный писатель, не запятнавший себя ни словом, подлинный мастер, он всегда держался твердо, умел отличить истинно значимое от ложного, мелкого… Форд Мэдокс Форд — богач. Втайне мы все желали бы стать такими богачами. Его богатство — добротная работа и самоуважение…Шервуд АндерсенПосле Генри Джеймса это сегодня самый сильный романист, да и в мастерстве ему, пожалуй, нет равных. Мир, увы, слишком занят петушиным боем коммунизма и фашизма, чтобы прислушаться к философии этого английского тори. А зря — Форду одинаково претит и политика консерваторов, и любая другая доктрина.Грэм ГринБольше всего к Форду применимо слово «широта». Он любил повторять: гений — это гениальная память. У него самого память была необъятная. Никто так не восхищался писателями старшего поколения и не открыл столько молодых талантов, как он. И ведь он до конца оставался неуемным энтузиастом и искателем. Он был фанатично, по гроб жизни, предан искусству: так умеют только англичане — безоглядно, весело. Казалось, сердцу его тесно в грудной клетке: всё в нем выпирало наружу — стойкость, широта, щедрость.Роберт Лоуэлл

Форд Мэдокс Форд

Классическая проза / Проза
Южный ветер
Южный ветер

«Южный ветер» (1917) — самая знаменитая книга английского писателя Нормана Дугласа (1868–1952), выдержавшая более РґРІСѓС… десятков переизданий у себя на СЂРѕРґРёРЅРµ и переведенная на многие языки, впервые издается в Р оссии. Действие романа РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС' на вымышленном острове Непенте, название которого означает лекарство, избавляющее РѕС' боли и страданий или «блаженство», однако именно здесь героев ждут непростые испытания……У Дугласа настолько оригинальный склад мысли, что, читая «Южный ветер», ты нет-нет да похвалишь автора за точно найденную форму выражения вещей весьма тонких, едва уловимых.…Ведь на самом деле лишь ничтожнейшая часть того, что РјС‹ называем «сутью вещей», попадает на страницы романов, а главное обычно остается «за кадром». Р

Анна Чиж-Литаш , Даша Благова , Жанна Гречуха , Лорд Дансени , Норман Дуглас

Фантастика / Классическая проза / Научная Фантастика / Фэнтези / Современная проза
Вели мне жить
Вели мне жить

Свой единственный, но широко известный во всём мире роман «Вели мне жить», знаменитая американская поэтесса Хильда Дулитл (1886–1961) писала на протяжении всей своей жизни. Однако русский читатель, впервые открыв перевод «мадригала» (таково авторское определение жанра), с удивлением узнает героев, знакомых ему по много раз издававшейся у нас книге Ричарда Олдингтона «Смерть героя». То же время, те же события, судьба молодого поколения, получившего название «потерянного», но только — с иной, женской точки зрения.О романе:Мне посчастливилось видеть прекрасное вместе с X. Д. — это совершенно уникальный опыт. Человек бескомпромиссный и притом совершенно непредвзятый в вопросах искусства, она обладает гениальным даром вживания в предмет. Она всегда настроена на высокую волну и никогда не тратится на соображения низшего порядка, не ищет в шедеврах изъяна. Она ловит с полуслова, откликается так стремительно, сопереживает настроению художника с такой силой, что произведение искусства преображается на твоих глазах… Поэзия X. Д. — это выражение страстного созерцания красоты…Ричард Олдингтон «Жить ради жизни» (1941 г.)Самое поразительное качество поэзии X. Д. — её стихийность… Она воплощает собой гибкий, строптивый, феерический дух природы, для которого человеческое начало — лишь одна из ипостасей. Поэзия её сродни мировосприятию наших исконных предков-индейцев, нежели елизаветинских или викторианских поэтов… Привычка быть в тени уберегла X. Д. от вредной публичности, особенно на первом этапе творчества. Поэтому в её послужном списке нет раздела «Произведения ранних лет»: с самых первых шагов она заявила о себе как сложившийся зрелый поэт.Хэрриет Монро «Поэты и их творчество» (1926 г.)Я счастлив и горд тем, что мои скромные поэтические опусы снова стоят рядом с поэзией X. Д. — нашей благосклонной Музы, нашей путеводной звезды, вершины наших творческих порывов… Когда-то мы безоговорочно нарекли её этими званиями, и сегодня она соответствует им как никогда!Форд Мэдокс Форд «Предисловие к Антологии имажизма» (1930 г.)

Хильда Дулитл

Проза / Классическая проза
Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду
Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду

В этой книге впервые публикуются две повести английского писателя Дэвида Гарнетта (1892–1981). Современному российскому читателю будет интересно и полезно пополнить свою литературную коллекцию «превращений», добавив к апулеевскому «Золотому ослу», «Собачьему сердцу» Булгакова и «Превращению» Кафки гарнеттовских «Женщину-лисицу» и историю человека, заключившего себя в клетку лондонского зоопарка.Первая из этих небольших по объему повестей сразу же по выходе в свет была отмечена двумя престижными литературными премиями, а вторая экранизирована.Я получила настоящее удовольствие… от вашей «Женщины — лисицы», о чем и спешу вам сообщить. Читала, как завороженная, не отрываясь, хотя заранее знала, чем все кончится. По-моему, это успех. Очень заманчиво выглядит ваше желание скрестить современный юмор со стилем восемнадцатого века. Впрочем, даже интереснее другое — ваш талант рассказчика. Каждую минуту что-то происходит, и что поразительно, — без всякой натуги, живо и непринужденно, а вообще все очень похоже на Дефо. Видно, что сюжетов вам не занимать. Это для нас, старой писательской гвардии, самое трудное — необходимость сочинять истории, а у вас они выходят сами собой…Из письма Вирджинии Вулф Дэвиду Гарнетту (1922 г.)О том, как это написано, говорить не буду. По-моему, написано здорово: что называется, ни убавить, ни прибавить. Вещь поразительная: она точно выстроена от начала до конца. В ней есть чистота и логика нового творения — я бы сказал, нового биологического вида, неведомо как оказавшегося на воле. Она и впрямь как шустрый, чудной пушистый зверек, живой и прыгучий. Рядом с «Лисицей» большинство рассказов выглядят бледно — эдакими заводными механическими игрушками.Из статьи Герберта Уэллса (1923 г.)Огромное спасибо за повесть Д[эвида]. На редкость удачная вещь — я и не припомню ничего подобного за последнее время. По-моему, суть человеческой психологии и поведение зверя схвачены очень точно. В своем роде шедевр — читать местами грустно, местами смешно, при этом нет ни одной (насколько могу судить) неверной ноты в интонации, стиле, замысле. Словом, безукоризненно выстроенная повесть — поздравьте от меня Дэвида.Из письма Джозефа Конрада Эдварду Гарнетту (1922 г.)

Дэвид Гарнетт

Проза / Классическая проза

Похожие книги

Покой
Покой

Роман «Покой» турецкого писателя Ахмеда Хамди Танпынара (1901–1962) является первым и единственным в турецкой литературе образцом смешения приемов европейского модернизма и канонов ближневосточной мусульманской литературы. Действие романа разворачивается в Стамбуле на фоне ярких исторических событий XX века — свержения Османской династии и Первой мировой войны, войны за Независимость в Турции, образования Турецкой Республики и кануна Второй мировой войны. Герои романа задаются традиционными вопросами самоопределения, пытаясь понять, куда же ведут их и их страну пути истории — на Запад или на Восток.«Покой» является не только классическим произведением турецкой литературы XX века, но также открывает перед читателем новые горизонты в познании прекрасного и своеобразного феномена турецкой (и лежащей в ее фундаменте османской) культуры.

Ахмед Хамди Танпынар

Роман, повесть