Читаем Зеленое дитя полностью

Другое поразившее его явление — это перезвон колокольчиков, который, казалось, доносился отовсюду — и ниоткуда. Он вопросительно посмотрел на Веточку, а она показала ему на небольшой выступ в стене, с которого свисали, подвязанные на веревочках, легкие пластины разной длины, от восемнадцати дюймов до трех футов. От дуновения легкого ветерка, гулявшего по пещере, эти пластины задевали друг о друга, и раздавался перезвон, — его-то Оливеро и принял за звук колокольчиков. Позднее он обнаружил, что эти пластины имеют бесконечное множество размеров: от тончайших игл кристаллической породы в форме призм длиной в два-три дюйма, звеневших нежно, как детская музыкальная шкатулка, до внушительных каменных плит длиной в двадцать футов, гудевших гулко и торжественно, как набат. Тяжелые пластины были на самом деле сталагмитами, — их долго выращивали, добиваясь равномерной плотности и, соответственно, чистоты звука. Для этого были даже отведены особые пещеры — своеобразные мастерские и даже целые фабрики.

Веточка объяснила Оливеро, что эти бубенчики, или гонги, развешаны по всему их подземному царству, как сигналы для путников, — чтоб Здешние жители могли свободно передвигаться, не боясь заплутать. Оказывается, каждое направление имело особый тон или оттенок звука, и таким образом, жители страны, не знавшей ни солнца, ни звезд, должны были ориентироваться только на слух. Все ноты или мелодии сходились в центре подземного мира, но стоило кому-то сбиться с тона, забрести в необитаемую пещеру или грот, выйти за пределы известного музыкального лада, как он мгновенно терял направление, и обратного пути уже не было. Именно это случилось с Веточкой: она забрела в незнакомую пещеру — и провалилась в другой мир.

Вслушиваясь в перезвон, они пошли по звуку, переходя из одной пещеры в другую: просторные, с высоченными сводами, сменялись длинными и узкими, как тоннели, а за ними шли шестиугольные, наподобие пчелиных сот. И всюду тот же сумеречный зеленоватый свет. Пещеры большей частью оказались сухими — точнее, чаще попадались сухие. Изредка они попадали в гроты, где со сводов капала вода или вода стекала со стен, образуя на полу небольшие бассейны. То и дело попадались чистые ручьи, бежавшие по узеньким желобам, явно рукотворным. Вода была чуть прохладнее, чем воздух, довольно приятная на вкус, с легким привкусом серы.

Единственным подобием растительности были различные виды грибов, или чего-то похожего на них, на стенах пещер. В гротах побольше они напоминали колонии кораллов и достигали высоты в три фута. По консистенции они походили на белую часть цветной капусты, только более плотную. Во влажных гротах попадались образования, по форме напоминавшие пластинчатый гриб — частично или полностью окаменевший. А в пещерах посуше произрастали совсем другие «овощи»: они свисали с потолка наподобие спутанных и увядших корневищ. Впрочем, то были не корни, а полые ровные стебли, толщиной с обыкновенный карандаш, с зернышками внутри. Стоило им с Веточкой первый раз набрести на этот подземный фрукт, как она оторвала часть «бороды», разломила гладкий и скользкий стручок, вытряхнула на ладонь зерна и предложила Оливеро попробовать. Плоды были сладкие и приятные на вкус — такой у них в стране хлеб, пояснила Веточка.

Первой повстречавшейся им живностью оказалась птица, — размером не больше ласточки, но издали она внешне больше походила на сову: серого цвета, вокруг глаз — густая опушка, что-то вроде брыжей из жестких перьев, в несколько рядов. Только, в отличие от совы, клюв у нее был прямой, а по полету ее нельзя было сравнить ни с одной земной птицей. Задрав клюв, она поднималась с места вертикально вверх, по отвесной линии, как падает камень, и, взмыв почти до потолка, — примерно на две трети высоты грота, — начинала вертеться вокруг своей оси. Опускалась она, делая несколько кругов и неизменно приземляясь на уступ на высоте шести футов от земли. Еще маленькая подробность: она ни капли не боялась ни Веточки, ни Оливеро, и позволяла трогать себя и даже ласкать. Судя по повадкам, птица редкая и предпочитающая одиночество, если не считать брачного периода.

Перейти на страницу:

Все книги серии Post Factum

Солдат всегда солдат. Хроника страсти
Солдат всегда солдат. Хроника страсти

«Солдат всегда солдат» — самый знаменитый роман английского писателя Форда Мэдокса Форда (1873–1939), чьи произведения, пользующиеся широкой и заслуженной популярностью у него на родине и безусловно принадлежащие к заметным явлениям европейской культуры 20-го столетия, оставались до сих пор неизвестны российским читателям.Таких, как Форд, никогда не будет много. Такие, как Форд, — всегда редкость. В головах у большинства из нас, собратьев-писателей, слишком много каши, — она мешает нам ясно видеть перспективу. Часто мы пишем ради выгоды, славы или денег. …у многих из нас просто не хватает моральной стойкости, которая неотделима от нелегкой писательской судьбы.Форду выдержки было не занимать. Он ясно понимал, что выбирает человек, решая стать писателем… Форд — настоящий аристократ. Профессиональный писатель, не запятнавший себя ни словом, подлинный мастер, он всегда держался твердо, умел отличить истинно значимое от ложного, мелкого… Форд Мэдокс Форд — богач. Втайне мы все желали бы стать такими богачами. Его богатство — добротная работа и самоуважение…Шервуд АндерсенПосле Генри Джеймса это сегодня самый сильный романист, да и в мастерстве ему, пожалуй, нет равных. Мир, увы, слишком занят петушиным боем коммунизма и фашизма, чтобы прислушаться к философии этого английского тори. А зря — Форду одинаково претит и политика консерваторов, и любая другая доктрина.Грэм ГринБольше всего к Форду применимо слово «широта». Он любил повторять: гений — это гениальная память. У него самого память была необъятная. Никто так не восхищался писателями старшего поколения и не открыл столько молодых талантов, как он. И ведь он до конца оставался неуемным энтузиастом и искателем. Он был фанатично, по гроб жизни, предан искусству: так умеют только англичане — безоглядно, весело. Казалось, сердцу его тесно в грудной клетке: всё в нем выпирало наружу — стойкость, широта, щедрость.Роберт Лоуэлл

Форд Мэдокс Форд

Классическая проза / Проза
Южный ветер
Южный ветер

«Южный ветер» (1917) — самая знаменитая РєРЅРёРіР° английского писателя Нормана Дугласа (1868–1952), выдержавшая более РґРІСѓС… десятков переизданий Сѓ себя РЅР° СЂРѕРґРёРЅРµ Рё переведенная РЅР° РјРЅРѕРіРёРµ языки, впервые издается РІ Р РѕСЃСЃРёРё. Действие романа РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС' РЅР° вымышленном острове Непенте, название которого означает лекарство, избавляющее РѕС' боли Рё страданий или «блаженство», однако именно здесь героев ждут непростые испытания……У Дугласа настолько оригинальный склад мысли, что, читая «Южный ветер», ты нет-нет РґР° похвалишь автора Р·Р° точно найденную форму выражения вещей весьма тонких, едва уловимых.…Ведь РЅР° самом деле лишь ничтожнейшая часть того, что РјС‹ называем «сутью вещей», попадает РЅР° страницы романов, Р° главное обычно остается «за кадром». Р

Анна Чиж-Литаш , Даша Благова , Жанна Гречуха , Лорд Дансени , Норман Дуглас

Фантастика / Классическая проза / Научная Фантастика / Фэнтези / Современная проза
Вели мне жить
Вели мне жить

Свой единственный, но широко известный во всём мире роман «Вели мне жить», знаменитая американская поэтесса Хильда Дулитл (1886–1961) писала на протяжении всей своей жизни. Однако русский читатель, впервые открыв перевод «мадригала» (таково авторское определение жанра), с удивлением узнает героев, знакомых ему по много раз издававшейся у нас книге Ричарда Олдингтона «Смерть героя». То же время, те же события, судьба молодого поколения, получившего название «потерянного», но только — с иной, женской точки зрения.О романе:Мне посчастливилось видеть прекрасное вместе с X. Д. — это совершенно уникальный опыт. Человек бескомпромиссный и притом совершенно непредвзятый в вопросах искусства, она обладает гениальным даром вживания в предмет. Она всегда настроена на высокую волну и никогда не тратится на соображения низшего порядка, не ищет в шедеврах изъяна. Она ловит с полуслова, откликается так стремительно, сопереживает настроению художника с такой силой, что произведение искусства преображается на твоих глазах… Поэзия X. Д. — это выражение страстного созерцания красоты…Ричард Олдингтон «Жить ради жизни» (1941 г.)Самое поразительное качество поэзии X. Д. — её стихийность… Она воплощает собой гибкий, строптивый, феерический дух природы, для которого человеческое начало — лишь одна из ипостасей. Поэзия её сродни мировосприятию наших исконных предков-индейцев, нежели елизаветинских или викторианских поэтов… Привычка быть в тени уберегла X. Д. от вредной публичности, особенно на первом этапе творчества. Поэтому в её послужном списке нет раздела «Произведения ранних лет»: с самых первых шагов она заявила о себе как сложившийся зрелый поэт.Хэрриет Монро «Поэты и их творчество» (1926 г.)Я счастлив и горд тем, что мои скромные поэтические опусы снова стоят рядом с поэзией X. Д. — нашей благосклонной Музы, нашей путеводной звезды, вершины наших творческих порывов… Когда-то мы безоговорочно нарекли её этими званиями, и сегодня она соответствует им как никогда!Форд Мэдокс Форд «Предисловие к Антологии имажизма» (1930 г.)

Хильда Дулитл

Проза / Классическая проза
Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду
Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду

В этой книге впервые публикуются две повести английского писателя Дэвида Гарнетта (1892–1981). Современному российскому читателю будет интересно и полезно пополнить свою литературную коллекцию «превращений», добавив к апулеевскому «Золотому ослу», «Собачьему сердцу» Булгакова и «Превращению» Кафки гарнеттовских «Женщину-лисицу» и историю человека, заключившего себя в клетку лондонского зоопарка.Первая из этих небольших по объему повестей сразу же по выходе в свет была отмечена двумя престижными литературными премиями, а вторая экранизирована.Я получила настоящее удовольствие… от вашей «Женщины — лисицы», о чем и спешу вам сообщить. Читала, как завороженная, не отрываясь, хотя заранее знала, чем все кончится. По-моему, это успех. Очень заманчиво выглядит ваше желание скрестить современный юмор со стилем восемнадцатого века. Впрочем, даже интереснее другое — ваш талант рассказчика. Каждую минуту что-то происходит, и что поразительно, — без всякой натуги, живо и непринужденно, а вообще все очень похоже на Дефо. Видно, что сюжетов вам не занимать. Это для нас, старой писательской гвардии, самое трудное — необходимость сочинять истории, а у вас они выходят сами собой…Из письма Вирджинии Вулф Дэвиду Гарнетту (1922 г.)О том, как это написано, говорить не буду. По-моему, написано здорово: что называется, ни убавить, ни прибавить. Вещь поразительная: она точно выстроена от начала до конца. В ней есть чистота и логика нового творения — я бы сказал, нового биологического вида, неведомо как оказавшегося на воле. Она и впрямь как шустрый, чудной пушистый зверек, живой и прыгучий. Рядом с «Лисицей» большинство рассказов выглядят бледно — эдакими заводными механическими игрушками.Из статьи Герберта Уэллса (1923 г.)Огромное спасибо за повесть Д[эвида]. На редкость удачная вещь — я и не припомню ничего подобного за последнее время. По-моему, суть человеческой психологии и поведение зверя схвачены очень точно. В своем роде шедевр — читать местами грустно, местами смешно, при этом нет ни одной (насколько могу судить) неверной ноты в интонации, стиле, замысле. Словом, безукоризненно выстроенная повесть — поздравьте от меня Дэвида.Из письма Джозефа Конрада Эдварду Гарнетту (1922 г.)

Дэвид Гарнетт

Проза / Классическая проза

Похожие книги

Коммунисты
Коммунисты

Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его.Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона. Развитие сюжета строго документировано реальными историческими событиями, вплоть до действий отдельных воинских частей. Роман о прошлом, но устремленный в будущее. В «Коммунистах» Арагон подтверждает справедливость своего убеждения в необходимости вторжения художника в жизнь, в необходимости показать судьбу героев как большую общенародную судьбу.За годы, прошедшие с момента издания книги, изменились многие правила русского языка. При оформлении fb2-файла максимально сохранены оригинальные орфография и стиль книги. Исправлены только явные опечатки.

Луи Арагон

Роман, повесть
~А (Алая буква)
~А (Алая буква)

Ему тридцать шесть, он успешный хирург, у него золотые руки, репутация, уважение, свободная личная жизнь и, на первый взгляд, он ничем не связан. Единственный минус — он ненавидит телевидение, журналистов, вообще все, что связано с этой профессией, и избегает публичности. И мало кто знает, что у него есть то, что он стремится скрыть.  Ей двадцать семь, она работает в «Останкино», без пяти минут замужем и она — ведущая популярного ток-шоу. У нее много плюсов: внешность, характер, увлеченность своей профессией. Единственный минус: она костьми ляжет, чтобы он пришёл к ней на передачу. И никто не знает, что причина вовсе не в ее желании строить карьеру — у нее есть тайна, которую может спасти только он.  Это часть 1 книги (выходит к изданию в декабре 2017). Часть 2 (окончание романа) выйдет в январе 2018 года. 

Юлия Ковалькова

Роман, повесть
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман