Зеленое окно

— Попадись мне еще! — проговорил я.

— Что тогда? — спросила она, и уголки губ ее чуть растянулись, как и в тот раз.

— Тогда узнаешь! — И я, не оглядываясь, потопал на свой этаж.

Чтобы показать, что она меня больше не интересует и что я даже позабыл про нее, я принялся насвистывать: «Все ребята уважали очень Леньку Королева…» А на душе было паршиво.

— Фальшивишь, — донеслось до меня снизу. «В самом деле, поддать ей, что ли? — устало подумал я, но, махнув рукой, двинулся дальше. — Не стоит связываться. Хлопот потом не оберешься».

С тех пор мы старались не встречаться. Вернее, и просто переходил на другую сторону, если замечал, что она идет навстречу.

Несколько раз я видел ее из своего окна. Я отходил к занавеске, чтобы она, случайно взглянув на окно, не узнала, что я смотрю на нее. Ходила она плавно, легко. Я смотрел — и вся злость моя куда-то девалась.

Потом я видел ее несколько раз со стариком — с Загонялой. «Чего это она с ним?» — думал я. А они шли чинно, не спеша. Одним словом, прогуливались. Казалось бы, ну какое мне дело до всего этого? Пусть прогуливаются! Но что-то удерживало меня у окна, пока они шли по двору.

Я спросил у Витальки, который всегда все знает: что это, мол, за девчонка какая-то со стариком ходит?

— А-а-а, — протянул Виталька, — это его внучка приехала. Теперь с ним живет. Ее Русалкой зовут.

— Как? — переспросил я.

— Вообще-то Танькой. Но мы ее со вчерашнего дня Русалкой прозвали.

— Почему?

— Потому что она на русалку учится.

— Ты что ерунду болтаешь? — сказал я.

Виталька рассмеялся и пояснил:

— Вчера она к нам подошла…

— Сама?

— Ну да. Ты слушай. Подошла, значит, и говорит:

«Вы что моего деда Загонялой зовете?» А Леха ей: «Он же и есть загоняла. Самый натуральный. Он же публику на места загоняет». — «А ты, — говорит она, — дурак самый натуральный! Дедушка мой работает капельдинером». Леха обиделся, конечно, и в драку было полез. Но я говорю: «Отзынь!» И спрашиваю у нее: «Кем-кем работает?» — «Капельдинером. Помогает зрителям правильно занять свои места». А потом разговорились, и мы узнали, что она будет выступать в опере «Русалка».

— Петь будет?

— Нет. Просто будет читать стихи.

— Стихи!

— Ну да! «Русалку» же Пушкин написал стихами. А потом к ней кто-то музыку придумал, Танька говорила.

Я не мог понять:

— Ты же сам говоришь — музыку. Значит, она поет?

Виталька досадливо поморщился:

— Не поет, а читает. А кроме нее — все поют.

— Что же она читает? — допытывался я.

— Текст читает, — разозлился Виталька. — «Что» да «что»! Сходи, тогда сам узнаешь.

— А говоришь, она на русалку учится.

— Ну да, учится. Репетирует. — И вдруг он пристально посмотрел на меня: — А что ты так интересуешься?

— Ничего… Просто я…

— А покраснел-то, покраснел…

Я замахнулся:

— Как дам вот сейчас!

Мы еще о чем-то потрепались и разошлись.

А во дворе время от времени я стал слышать крики: «Русалка!», «Русалка!», «Русалка хвостом рыб отгоняет!». И я видел, как плавно и независимо шла Таня. На крики мальчишек она не обращала никакого внимания.

И снова я встретил ее на лестничной площадке, когда Таня возвращалась от Верки. Я хотел посторониться, чтобы она прошла, но Таня вдруг остановилась.

— Здравствуй, — сказала она.

— Здравствуй.

Она молчала, и я тоже не знал, что ей еще сказать. Было слышно, как Силин играл «Неаполитанскую песенку». Особенно мне нравились места, где мелодия вдруг обрывалась, а потом как бы вдогонку ей летела еще одна протяжная нота. Про себя я даже повторил за трубой.

Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…ля,
Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…ля…

Но что же сказать Тане? Не стоять же таким истуканом.

Наконец я бухнул:

— Ты… это… правда Русалку играешь?

— Правда, — сразу ответила она, — только не Русалку, а Русалочку.

— Русалочку?

— Да. Это дочь Русалки.

— Дочь?

Я и сам чувствовал, что вопросы мои идиотские. Но Таня не рассмеялась.

— Дочь ее и князя.

На этот раз я ничего не спросил, но Таня отлично поняла, что «Русалку» я не знаю, хотя и сказал:

— Ага!

— Хочешь, я тебе книгу дам, ты там обо всем прочитаешь? — И, не дожидаясь моего ответа, она предложила: — Пошли.

Только когда мы переступили порог ее комнаты, я вспомнил про Загонялу. Но отступать было поздно. Старик шел нам навстречу.

— Познакомьтесь, — сказала Таня, — это мой дедушка Иван Денисович.

— Эдик, — произнес я.

Я подумал: вот сейчас он начнет меня распекать! Сколько раз я вместе с другими кричал: «Загоняла!» Зачем кричал? Не знаю. Может, и те, другие, тоже не знают? Глупо как-то.

Но старик сказал:

— Присаживайтесь, молодые люди. А может, мы чаю выпьем?

— Спасибо. — Я поерзал на стуле. — Я на минутку зашел, за книгой.

— За какой, позвольте полюбопытствовать?

Я почувствовал, что начинаю краснеть. Что у меня за дурацкая привычка, нет, не привычка, а свойство: чуть что — я уже краснею! Просто не знаю, куда деться в такой момент.

Выручила Таня. Она сказала:

— Эдик хочет почитать пушкинскую «Русалку».

— А! Это хороню, — произнес Иван Денисович. — Это похвально.