Зеленое солнце

А потом количество звонков сократилось. Нет, не сразу. Первый месяц все было хорошо. А уже в начале октября Милана ошарашила новостью: предложили несколько кастингов в журналы, а какое-то агентство всерьез рассматривало возможность с ней поработать. И это было первым крупным предложением, которое сулило перспективы, потому Милана прыгала едва ли не до потолка и увлеченно рассказывала ему, что собирается надеть, куда ей надо подъехать, кого она там увидит, и как будет выкручиваться с папой — она опасалась его злости, но и профукать свой шанс тоже не хотела.

Назар не очень понимал, отчего злится «папа», не особо вникал, что там за шанс такой, и слабо себе представлял, сколько Милане платят. Но знал одно: все это снова ее отнимает. Потому что в октябре она и правда начала пропадать, а Назар, как тот кречет, словно бы забился в угол вольера и не знал, к чему себя применить.

Фантазия рисовала ее жизнь как череду вспышек камеры, новых знакомств, влиятельных и обеспеченных мужчин и развлечений. А он в земле ковыряется, у него мозоли на пальцах и под ногтями грязь. И камни эти чертовы он почти уже ненавидит.

И особенно сильно в те дни, когда не удается с утра дозвониться, потому что она снова похватала что-то быстренько со стола и умчалась в неизвестном направлении.

Вечером расскажет. Если сможет. Если время найдет. Так наступало похмелье. То самое, которого не случилось сразу. И постепенно он начинал замечать вокруг себя что-то еще, но даже смотреть по сторонам было больно.

В этой реальности пару раз он видел в городке Аню Слюсаренко. Видел, но не подходил. Внутри от этих случайных взглядов ворочалось что-то неопределенное, мутное, вязкое. Стыдное. Он понятия не имел, сделала ли она аборт, но спрашивать напрямую не хотел и выдерживал характер. Знал, что если проявит интерес, то потом не отвяжется. Лучше бы, конечно, сделала. Лучше бы хватило благоразумия. Что учинят ее родители, если узнают, — он себе не представлял. В скандале, который устроят ему, не сомневался, но это, черт подери, чепуха. Аньку было немного жалко. А еще маму. Маме это тоже как ножом по сердцу. И тут уже ему следовало принимать какое-то решение — молчать ведь и правда никто не будет, если Аня решила сохранить… ребенка. Наверное, это уже известно, если решила.

И дурацкое «если» тоже терзало его в ту осень, от которой спасала только работа, но она же и затягивала, будто бы болото, не было ей ни конца, ни краю.

Узнал он от Лукаша. И нет, не в тренажерке. Назар ее забросил давно. Он вообще все на свете забросил, кроме телефонной трубки, которую сжимал в руках — Милана сбрасывала ему фотографии из портфолио, селфи и виды «нашей» квартиры. Хотя и не так бодро, как поначалу.

«Устаю», — говорила она. И он старался ей верить.

В тот вечер, единственный более-менее свободный за долгое время, она отмахалась от него своей чрезвычайной занятостью — сначала не взяла трубку, потом коротко отписалась, мол, показ у нее. Шамрай мрачно усмехнулся в ответ на это сообщение и увалился на кровать, чтобы задрыхнуть со злости и не думать больше ни о чем. Потом его разбудила трель телефона, и он спросонок подумал, что Милана все-таки перезвонила. А нет. Не она. Лукаш. Кречет выругался, но вызов принял, прохрипев в микрофон сонное: «Алло».

— Привет, — без особенной радости в голосе поздоровался Ковальчук. — Дрыхнешь, что ли?

— Угу. Сморило. Ты что хотел?

— Поговорить хотел, но не по телефону, — заявил Лукаш. — Надо встретиться.

«Опять, блядь, не судьба» — мысленно сообщил подушке Шамрай и поднялся, скидывая одеяло.

— Куда-то подъехать? Или лучше ты ко мне? А то в рань вставать.

— Тетка Ляна дома?

— Та не, вроде. Сегодня в Левандов уехала. На оперу, с ночевкой.

— Ну тогда скоро буду. Только не засни снова, — буркнул Ковальчук и отключился.

Пришлось вставать и топать на кухню. Хлебать воду из носика чайника. Потом варить кофе. Открыв дверцу в подвесном шкафчике, наткнулся на початую бутылку коньяка. И почему-то вспомнилось, как вот так, кофе, он отпаивал Милану, добавляя понемногу алкоголя. Она не шутила тогда. У нее месячные были болезненные. Настолько, что без допинга не справлялась, а Назару почти на неделю пришлось забыть о чем-то большем, чем поцелуи. Первые дни вообще был сплошной кошмар. Гормоны у нее шалили не по-детски. Они смотрели слезливые мелодрамы в ее комнате, развалившись на кровати, и ели мороженое, запивая его кофе с коньяком. Только на третий день ее начало отпускать, а Назар сделал невероятное открытие: петтинг его тоже капец как заводит. Даже в полном обмундировании. Правда он раньше и слова этого не знал, но Миланка просветила.

Назар скрипнул зубами и решительно вынул бутылку, поставив на стол стаканы. Потом соорудил бутерброды на скорую руку, и когда заявился Ковальчук, был уже в целом проснувшимся и ожидал его на ступеньках крыльца.

Друг припарковал машину у ворот и топал к нему с самым серьезным видом. Аж тошно.

— Я нам пожрать сварганил, пошли, — махнул ему Назар.