Зеленое солнце

— Ну да, у тебя руки для другого предназначены. Моя мать тебя иначе, чем лярвой, не называет, как мне ей объяснить, что это такая работа, если я сам не понимаю?!

— Где ж понять, это ж… — она резко оборвала себя, шумно выдохнула и глухо спросила: — Чего ты хочешь?

— Чтобы ты все это бросила!

— Не брошу. У меня сейчас хороший старт, и уже сейчас хорошие деньги.

— Я тебя всем обеспечу! Я смогу!

— Тебя здесь нет!

— И это значит, что можно хвостом крутить?

— Это значит, что я просто зарабатываю деньги. Так же, как и ты, — ровным голосом, сдержанно проговорила Милана. — Потому что они нам нужны. Потому что я так же, как и ты, не горю желанием во всем зависеть от отца. И потому что, если я захочу сделать тебе подарок, то я не собираюсь сначала у тебя попросить на это денег.

— Ты думаешь, я в это поверю?! — сорвался он, уже с трудом соображая, что несет. — После того, как ты мне дала на какой там день? Третий? Четвертый? Или чем проще к такому относишься, тем легче заработать?

В трубке стало тихо. Враз оборвалось. С этой тишиной внезапно затихло и в его голове. Какой-то полный штиль. И внезапное понимание, что именно он сказал, накатило, с силой ударив в грудь. Назар вздрогнул и, так и не дождавшись никакого ответа, отнял телефон от уха, с недоумением уставившись на загоревшийся экран. Потом экран точно так же погас по истечению секунд, отмеренных до блокировки. Милана сбросила. Глупо считать, что просто сеть лагает. Милана сбросила. Потому что он пересек черту, за которую лучше не заходить.

Шамрай сцепил зубы и несколько мгновений так и сидел, играя желваками и глядя на дисплей по мере того, как все больше прибивало к сидению понимание, что перегнул. Слишком перегнул. Он же совсем не то хотел… не так… и не такое!

В себя привел вскрик какой-то птицы сквозь приоткрытое окошко минивэна. Она так громко и протяжно закричала, что его пробрало. Насквозь прошибло. Он судорожно разблокировал телефон и сунулся в список вызовов, чтобы перенабрать Милану. Чтобы сказать ей… извиниться чтобы!

Но с каждым гудком, обрывающим сердце, все больше убеждался — не возьмет. Не хочет слышать. Нахрен ей его извинения. Потому что если он не прав был сейчас, то он унизил, получается. А был ли он прав? А вдруг прав?

Назар крепко выругался и бросил телефон на соседнее сидение. Туда, к фоткам. Над ними и застыл, не понимая, как вымарать это из памяти. Никто, кроме дяди Стаха и матери, не знал, что он на ней жениться собрался. Ну, со вчерашнего вечера еще Лукаш в курсе, а вместе с ним, значит, Надя и Аня. Теперь все будут… А у нее фотки в журналах, и ей — ничего такого, просто работа. Он по ее телу с ума сходил, относился как к чему-то сокровенному, первообразному, что только ему позволено. А она так легко это все напоказ. И хуже всего — глаза ее с томной поволокой, как перед сексом. Нет, не задница, не грудь, совсем ничем не скрытая. А вот эта внешняя готовность отдаться тому, кто смотрит чертов журнал. Черт! Черт! Черт!

Кречет несколько раз со всей дури долбанул ладонями по рулю и выскочил из машины.

Огляделся. По-прежнему один. Рано. Слишком рано. И ладони горят от ударов. Если бы кто-то сейчас попался ему под руку, рисковал бы остаться с разбитой мордой. Потому хорошо, что один. Наверное, да, хорошо.

Только он бы многое отдал сейчас за то, чтобы не один. Чтобы оказаться возле Миланы. Потому что рядом с ней все становилось просто и понятно, рядом с ней очевидно надуманными представлялись его страхи и напрасными — подозрения. Как это случалось прежде… он увидел ее с Наугольным в клубе, взревновал, а она всего несколькими словами, взглядами, движениями обезоружила, заставила понять, что ошибался. Когда она была рядом, то имела на него какое-то совершенно волшебное влияние, казалась… хорошей. Вот просто так — хорошей. Самое правильное, пусть и немного детское слово. Милана была очень хорошей и абсолютно его — он чувствовал ее такой, его кры́ло на этом, ему мозги сносило. Он и жил со снесенным мозгом, не понимая теперь до конца — это она манипулировала или правда? И тогда, с Наугольным — правда или он просто поверил, как лох. Могла ли она так запросто, пока его нет, с кем-то еще? Ведь с ее точки зрения все это — ничего такого.

А Назар — не привык. Ну вот не было так принято в его среде. Вокруг Милану за эти снимки безоговорочно назвали бы шалавой, мама бы просто поседела, а он сам не знал, как ей в глаза смотреть. Но черт подери, он вовсе не собирался так оскорблять Милану, потому что этого она точно не заслужила! Ведь это он тогда наседал и прохода ей не давал, а не она. И в этом Назар был категорически не прав, сам о том зная. Нужно было извиниться. Извиниться, сбавить градус и поговорить. Может быть, она поняла бы?