Зеленые холмы Винланда

Да уж постараются! Ночью на могилах как-то неуютно.

Кладбище новоявленное – на месте разоренного лагеря. Сами-то переместились на милю вверх по речке, чтобы тени мертвых по ночам не навещали, да и от моря подальше, чтобы в шторм поспокойней было. Вот теперь пошли вниз по реке, пришли.

Кресты грубые на холмиках. Кое-где земля просела. Рыхлая она, не слежалась. И дождей не было днями.

Работы, однако, непочатый край. Сюда бы еще помощников! Того же Канута, исполнительного и старательного. Того же сероглазого Свена, жилистого и работящего. Но сказано – боги разгневаются, накажут. Боги Канута и Свена. Все же соплеменники под землей лежат. Зачем подставлять? Да и то сказать, вдруг души погибших без оружия в Валгаллу не пустят?

Другое дело, что нет уверенности, что ихние боги равнодушны останутся к чужакам, которые пусть им и не верят.

Постояли, собираясь с духом. Эх!..

Ленок воткнул затесанный кол в первый холмик. И… Ничего не случилось. Небеса не разверзлись. Перун молнию не метнул. И этот… как его… Один, что ли?.. Тоже никак не проявился.

Ну, тогда за дело! Раньше начнем, раньше кончим!

Забыть бы, забыть бы потом насовсем, как им там пришлось. Плохо пришлось. Дрожь лихорадочная и тяжесть чугунная в теле. Дыхание прерывистое, чтоб пореже смрад проникал в нос. Пот обильный, липкий. Оторопелость всеохватная при узнавании тех, кто был с ними долго, а теперь вот в земле, а теперь вот снова на свет божий явился… ненадолго.

Вот Орм… Да вроде он. Как же изменился ты, Орм! И тело порублено в куски, и лицо тлением уже тронуто, зеленое. Ф-фу-у… Нужна тебе, Орм, кольчуга? Не нужна ведь. Отдай, а? И меч тоже. Ну, отпусти, отпусти. Отдай… Уф-ф!

А вот Гест… Добрый ты рулевой был, Гест. Зачем рулевому топорик боевой? И шлем? Особенно шлем, когда тебе голову напрочь снесли, Гест. А? Дай поносить?

А вот… Кто же это? Не понять. Изуродован до неузнаваемости. Но меч у него добрый, тяжелый меч, справный.

А вот…

И как зарекаться после этого?! Дескать, никогда более новгородцы их не увидят. Свиделись, однако. А не зарекайся…

Они, оба-два, Сивел и Ленок, разрывая могилы, говорили с мертвяками, как с живыми, отпугивая наваливающийся ужас и гнет тоски. Перекликались меж собой, каждый из своих ям, бодрости для. Куча оружия и прочего воинского снаряжения росла и росла.

Хватит, пожалуй. Небо стало серым. И все темнело. Вечер близится. Пора в обратный путь. Все же Белян наказал к вечеру быть.

– Эй, Сивел? – блеюще окликнул Ленок из своей ямы. – Вроде пора?

– Давно пора, Ленок! – нарочито твердо ответствовал Сивел из своей. – Нам еще все это снова землицей забросать надобно.

– Ой, надобно!

Оба-два торопливо выкарабкались из разрытых ям и… оба-два замерли в раскоряченных позах.

Ведьма! Ведьма стояла посреди кладбища. Старица Берит. Что ей здесь? Или еще горсточку ячменя собирает посреди разоренного лагеря? Глядела на них молча, жутко. Сейчас возденет руки к небу, каркнет – и повалятся они, оба-два, кулем в могилы разрытые. Ни ногой, ни рукой не пошевелить. А она их потом присыплет сверху. И – ни следа…

Старица руки к небу не воздела. Но каркнула:

– Злое делаете. Но доброе.

Поди пойми!

– Для мертвых – злое. Для живых – доброе.

Отлегло! Считай, если не одобрила, то и не осудила.

– В речке доспехи обмойте, – подсказала. – И песком чистить надо. Яд на них…

Сказала и пропала. Исчезла, будто не было ее.

* * *

– Добрая охота? Богатая добыча? – вопросил Белян возвращенцев, груженных тяжелым железом. Сильно нажал голосом. У него из-за плеча выглянула вездесущая старица, шепнула что-то на ухо.

– Добыча богатая. Охота добрая, – ответствовали возвращенцы, потупясь. И не соврали как бы. Вот она, добыча – богаче некуда. Насчет же доброй охоты – они ж не сказали допрежде, на кого, а вернее, на что охотиться отправились.

А справное оружие завсегда лучшая добыча из всех добыч. Хотя бы потому, что с его помощью можно добыть столько всего…

2

Так вот, когда Сивел и Ленок вывалили все оружие у костра, Торм из любопытства поднял из всей груды меч, пальцем по лезвию провел – порезался. Капля крови выступила. Торм ее слизнул машинально.

Видать, не весьма усердно чистили песком да обмывали Сивел с Ленком. Спешили весьма, чтобы к вечеру поспеть. Через час заплохело Торму. Зелен лицом стал, как те мертвяки на разрытых могилах. Упал, скорчился. Немощен стал.

Две недели выхаживала его старица Берит, от немощи избавляла. Травой заветной кормила, кровь отворяла, корешками натирала. Сам виноват. Не хватайся за что ни попадя. И в рот всякую гадость не тащи – не маленький, чай.

А за две недели, хочешь или не хочешь, подчинишься предводителю, ведьмой провозглашенному. Ибо иного не дано. Свой, исландский, одной ногой на тот свет шагнул. И, кстати, от той же ведьмы горбатой зависит, отшагнет Торм от края или, наоборот, прыгнет туда очертя голову – насовсем.

В общем, выходила старица Торма Гудмундссона. Но тот еще с месяц слаб был, на ветру качался, ходя до ветру.