Зеленые холмы Земли. История будущего. Книга 1

В те дни все делалось быстро. Раз уж двигатели на ядерном приводе пришлись ко двору какому-то количеству кораблей, выход из системы Луна—Терра зависел лишь от наличия экипажа. Джетмен был редкой птахой: защита урезалась до минимума, чтобы сэкономить на весе, и женатые мужчины нечасто имели желание рисковать на радиоактивной сковородке. Райслинг в папаши не собирался, так что в золотые деньки бума заявок на него всегда был спрос. Он пересек и перепересек Систему, распевая вирши, кипящие у него в голове, и подыгрывая себе на аккордеоне.

Мастер «Тетеревятника» его знал: капитан Хикс был астрогатором во время первого рейса Райслинга на этом корабле.

– Добро пожаловать домой, Шумный, – приветствовал он Райслинга. – Ты трезв или мне самому расписаться в книге?

– Шкипер, как можно надраться местным клопомором?

Он расписался и пошел вниз, волоча аккордеон.

Десятью минутами позже он вернулся.

– Капитан, – заявил он мрачно, – барахлит второй двигатель. Кадмиевые поглотители покорежены.

– При чем здесь я? Скажи стармеху.

– Я сказал, но он уверяет, что все будет в порядке. Он ошибается.

Капитан указал на книгу:

– Вычеркивай свое имя и вали отсюда. Через тридцать минут мы поднимаем корабль.

Райслинг посмотрел на него, пожал плечами и снова пошел вниз.

* * *

До спутников Юпитера пилить долго; драндулет класса «ястреб», прежде чем перейти в свободный полет, обычно продувается три вахты. Райслинг держал вторую. Глушение реактора в те времена производилось вручную с помощью масштабного верньера и монитора контроля опасности. Когда прибор засветился красным, Райслинг попытался подкорректировать реактор – безуспешно.

Джетмены не ждут – потому они и джетмены. Он раздраил заглушку и взялся выуживать «горячие» стержни щипцами. Погас свет, Райслинг продолжал работу. Джетмен обязан знать машинное отделение, как язык знает зубы.

Райслинг мельком глянул поверх свинцового щита в тот момент, когда погас свет. Голубое радиационное свечение ему ничуть не помогало; он отдернул голову и продолжал удить на ощупь.

Закончив работу, он воззвал в переговорную трубу:

– Второй двигатель накрылся. И, жопы куриные, дайте сюда свет!

Свет там был – аварийная цепь, – но не для него. Голубой радиационный мираж был последним, на что отреагировал его зрительный нерв.

2

Пока Пространство и Время, крутясь, ставят звездный балет,
Слезы преодоленных мук серебряный сеют свет.
И Башни Истины, как всегда, охраняют Большой канал,
Никто отраженья хрупкие их не тронул, не запятнал.

Народа уставшего плоть и мысль сгинули без следа,

Хрустальные слезы былых богов вдаль унесла вода,
И в сердце Марса не стало сил, и хладен простор небес,
И воздух недвижный пророчит смерть тем, кто еще не исчез…

Но Шпили и Башни в честь Красоты слагают свой мадригал,

Придут времена, и вернется она сюда, на Большой канал!

Из сборника «Большой канал», с разрешения «Люкс транскрипшн, лтд», Лондон и Луна-Сити

На обратной петле Райслинга высадили на Марс в Сухих Водах, ребята пустили шляпу по кругу, а шкипер сделал взнос в размере двухнедельного заработка. Вот и все. Финиш. Еще один космический бомж, которому не посчастливилось рассчитаться сразу, когда сбежала удача. Один зимний месяц – или около того – он пересидел в Куда-Дальше? с изыскателями и археологами и, вероятно, смог бы остаться навсегда в обмен на песни и игру на аккордеоне. Но космонавты умирают, если сидят на месте; он заполучил место в краулере до Сухих Вод, а оттуда – в Марсополис.

Во времена расцвета столица была хороша; заводы окаймляли Большой канал по обоим берегам и мутили древние воды мерзостью отходов. И так было до тех пор, пока Трехпланетный договор не запретил разрушение древних руин во благо коммерции; но половина стройных сказочных башен была срыта, а оставшиеся приспособлены под герметичные жилища землян.

А Райслинг так и не увидел этих перемен, и никто не сказал ему о них; когда он вновь «увидел» Марсополис, он представил его прежним, таким, каким город был до того, как его рационализировали для бизнеса. Память у Райслинга была хорошей. Он стоял на прибрежной эспланаде, где предавались праздному покою великие Марсианской Древности, и видел, как красота эспланады разворачивается перед его слепыми глазами – льдисто-голубая равнина воды, не движимая прибоем, не тронутая бризом, безмятежно отражающая резкие яркие звезды марсианского неба, а за водой – кружево опор и летящие башни гения, слишком нежного для нашей громыхающей, тяжелой планеты.