Уингейт заметил, что рабочие условно делились на две группы: дети природы и сломленные жизнью люди. Первые были неприхотливы и не слишком сообразительны. Вероятно, на Земле они вели похожую жизнь и в колониальном укладе видели не рабство, а свободу от ответственности, обеспеченное существование и возможность изредка покутить. Вторые же были изгоями, в силу вздорного характера или по случайности потерявшими свой статус в обществе. Кто-то из них наверняка слышал от судьи: «Приговор может быть заменен на трудовые работы в колонии».
Тут Уингейт с ужасом понял, что его собственное положение становится явным: он превращается в такого же сломленного человека. Его земная жизнь понемногу растворялась в памяти, и он уже три дня не мог приняться за новое письмо Джонсу. Всю прошлую смену он размышлял о необходимости взять на пару дней отгул и смотаться в Венусбург. «Признай, парень, – сказал он себе, – ты теряешь над собой контроль и начинаешь мыслить как раб. Ты предоставил Джонсу вытаскивать вас отсюда, но откуда тебе знать, что он поможет? Вдруг он уже мертв?» В голове Уингейта внезапно всплыла фраза какого-то философа или историка, которую он где-то прочел: «Никто не освободит раба, кроме него самого».
Ладно, придется поднапрячься, старина. Возьми себя в руки. Никакой больше риры… хотя постой, спать ведь как-то надо? Хорошо, тогда никакой риры до отбоя. Вечером нужно сохранять свежую голову, чтобы обдумывать дальнейший план действий. Держи ухо востро, вынюхивай, заводи друзей и жди, когда подвернется удобный случай.
В сумерках Уингейт заметил у ворот чей-то силуэт. При приближении стало ясно, что это женщина – должно быть, одна из работниц. Вскоре Уингейт понял, что ошибся. Это была Аннек ван Хейзен, хозяйская дочь – крупная, рослая блондинка с печальными глазами. Он много раз видел, как она наблюдала за возвращающимися с болот работниками или бродила в одиночестве по ферме. Она не была уродливой, но и привлекательной ее назвать было нельзя. К тому же портупея, которую носили все здешние колонисты, ничуть не красила ее фигуру подростка.
Она остановилась рядом с Уингейтом и, развязав поясной мешочек, заменявший ей карман, достала оттуда пачку сигарет:
– Вот, нашла на дороге. Ваши?
Уингейт догадался, что она сочинила эту историю; он не видел, чтобы она что-нибудь поднимала с земли. Марка сигарет была популярна на Земле, а здесь ее курили только патроны – ни один рабочий не мог позволить себе такой роскоши. Что она задумала?
Заметив, как девушка волнуется и как часто дышит, Уингейт со смущением понял, что она пытается сделать ему подарок. Зачем?
Уингейт вовсе не считал себя красивым или обаятельным, да и не имел для этого никаких оснований. Ему было невдомек, что среди рабочих он выделялся, как павлин на птичьем дворе. Оставалось только признать, что Аннек нашла его привлекательным, – другого объяснения ее скромному подарку не было.
Сперва Уингейт хотел ее отшить. Девушка не интересовала его; вдобавок она мешала его уединению. Он также понимал, что может оказаться в неловком, даже рискованном положении, нарушив местные социальные и экономические устои. С точки зрения патронов, отношения с рабочими были в той же степени аморальны, что и с аборигенами. А уж связь между рабочим и хозяйской дочкой вполне могла призвать из небытия старого судью Линча.
Но у Уингейта не хватило духу нагрубить ей. Девушка смотрела на него с таким восхищением, что только бессердечный человек мог бы ее оттолкнуть. Ее отношение не было ни притворным, ни вызывающим; она вела себя по-детски наивно, неискушенно. Уингейт вспомнил, что решил обзавестись связями, и увидел здесь свой шанс. Предложенная дружба была опасна, но она могла сыграть решающую роль в его освобождении.
На мгновение он устыдился намерения воспользоваться беззащитностью этой девушки – совсем еще ребенка, но тут же убедил себя, что не сделает ей зла. К тому же нельзя забывать поговорку о мстительности отвергнутой женщины.
– Возможно, что мои, – уклончиво ответил он, добавив: – Это моя любимая марка.
– Правда? – обрадовалась девушка. – Тогда возьмите.
– Благодарю. Выкурите со мной сигаретку? Хотя о чем это я, ваш отец наверняка станет волноваться, если вы задержитесь.
– Он занят счетами. Я заглянула к нему, прежде чем выйти, – ответила Аннек, не подозревая, что выдала свой обман. – Спасибо за предложение, но… я не курю.
– Быть может, вы предпочитаете пенковую трубку, как ваш отец?
Аннек смеялась дольше, чем заслуживала его не слишком остроумная шутка. Они немного поболтали, сойдясь на том, что урожай обещает быть хорошим, а погода прохладнее, чем на прошлой неделе, и пришли к выводу, что нет ничего лучше прогулок на свежем воздухе после ужина.
– А вы гуляете после ужина, чтобы поддерживать себя в форме? – спросила Аннек.
Уингейт не стал говорить, что ежедневной работы на болотах с лихвой хватает, чтобы держать себя в форме, а лишь ответил, что гуляет.
– Я тоже, – выпалила девушка. – Обычно у водонапорной башни.
Уингейт взглянул на нее:
– Вот как? Я запомню.