Зеленые млыны

Вот под такой межевой шелковицей, разумеется, белой, — черных женщины избегали, чтобы не запятнать свои платья, — и уселось полдничать звено Пани Власто венко. Каждая из двенадцати женщин выложила на общий «стол» то, что у нее было, и пусть полдник получился не такой обильный, как хотелось бы, да зато душевный и веселый. Все они молодые, а Паня среди них младшая — в такой компании легко и посмеяться от души, и поспорить, и даже подтрунить над своим счастьем. Вон Раина Плющ вышла в прошлом году замуж за допризывника, его сразу же после свадьбы взяли на Балтику во флот, а она теперь ни девка, ни молодица. Сильвестр Макивка, скрипач и бухгалтер, зелено млынский перестарок, все приписывает ей трудодни, да и Аристарх Липский поглядывает на нее, а у самого такие чертики в глазах, что Раину только смех разбирает. «Смеешься, морячка, ну, иу, посмейся», — всякий раз слышит она от председателя. Если уж сказать по правде, ей то изо всех нравится только агроном, так и хочется шепнуть ему где нибудь наедине или хоть в клубе на танцах: «Федь, а Федь, и чего вы так боитесь женщин? Неужто вот я, Раина, нисколечко вам не нравлюсь? Разве тут есть такая, что краше меня, а ведь я вольная пташка!» Остальным он не нравится, их даже отпугивает его рыжая шевелюра и курносый нос, который всегда почему то в росинках, и в холод, и в жару — все равно; отталкивает, что уж больно он рукастый да большепалый, а Раине только бы зарыться пальцами в его вихры, так ведь нет на ее зов никакого ответа. За то агроном и становится объектом издевки под шелковицей. Издевки заочной, а значит — жгучей, как перец. А то начнут смеяться над Лелем Лельковичем. Настя Крипичная копирует его прононс во время воображаемых объяснений с Паней, все хохочут, подымают на смех и самое Паню, чтоб не задирала нос, не думала, что она здесь неприкосновенная повелительница. А то за какую нибудь еще товарку возьмутся и давай в глаза высмеивать, что, мол, кожа у ней на ляжках потрескалась — как мужу то к такой терке подойти, — да еще посоветуют, чертовки, мазаться коровьим маслом, а коровы то у ней — знают же! — ив помине нет. Одним словом, перепадает здесь каждой, да и всем Зеленым Млынам, а бывает, насмешницы доберутся и до самого Глинска, но тогда уж непременно через Вавилон и совершенно загадочную для них Мальву, которая как раз в эту пору ходит по плантации, проверяет корытца, выставленные на озимую совку. Бочка с выпряженной лошадью стоит далеко, по ту сторону плантации, спутанная лошадь пасется на пару, а Мальва ходит с ведерком, доливает яд в корытца. Ходит босиком, без платка, грустная и с каждым днем все более загадочная для этих, собравшихся под шелковицей, которым не дано постигнуть союз Мальвы с Журбой, представить их под одной крышей.

Смех постепенно стихает, болтуньи умолкают одна за другой, раскаленный воздух прямо таки вибрирует над полем, от чего фигура Мальвы кажется вытянутой, лошадь сомлела и мерно покачивает головой, над корытцами носятся мотыльки, почуявшие сладкий дух патоки, а здесь, в тени, расслабленные тела погружаются в сон; уснувших потом разбудит Паня, а может, Аристарх напомнит им звоном рельсы, что обед кончился и пора вставать. Пане что-то не спится, она лежит навзничь, разметав руки, остужает глаза з зелени ветвей— глаза у нее слезятся то ли от солнца, то ли оттого, что в детстве переболела золотухой. Сквозь ветви прорывается ветер, сбрасывает в траву одну две ягодки — шелковица вот вот поспеет, это чудо иногда совершается в одну ночь. Паня почему то вообще уверена, что поспевает все только ночами, втайне от людей…

В нескольких войсковых переходах от шелковицы, а если всерьез, то почти рядом, во рву, живут муравьи, да не те, черненькие, суетливые, которые сразу дают о себе знать, а красные, мудрые и рассудительные, пришельцы с какой то дальней планеты, явившиеся сюда на гигантском астероиде за несколько миллионов лет до нас, как сказал бы Фабиан, которого всю жизнь интересуют инопланетяне. Всевидящие и всеслышащие, они много лет назад основали здесь свою колонию. Эту белую шелковицу они отвоевали в непрерывных войнах с муравьями соседних племен, живущими южнее, сразу же за огромным кустом шиповника, который очень красиво цветет, а плодов своих не сбрасывает до самых морозов. От крепостей, где живут муравьи, до шелковицы ведет несколько военных дорог, на которых движение не останавливается ни на минуту даже в мирное время.

Вот и нынче, прежде чем начать большую войну, муравьи по сигналу тревоги выслали своих дозорных, опытнейших воинов. Некоторые из дозорных не возвращались — были уже убиты либо соблазнены захватчицами и перешли, должно быть, на сторону врага. Это вселяло тревогу, близкую к панике, немедленно были отправлены послы к соседним племенам за подмогой, а на площадях выстроилось стомиллионное войско для отправки на фронт. Перед войском выступили с пламенными речами ветераны и полководцы. «Измена нестойких должна только придать муравии пыла и мощи, — говорили они. — Нам не впервой вести освободительную войну».