Зеленый дельфин. Повесть-фантазия

Ему помогал Художник, острый глаз которого, схватывая многоцветье улицы, переносил его на холст. И у единственного на весь город старого башмачника с черными мозолями на ладонях появлялся двойник, такой же толстогубый, как он. А некрасивая девушка, взглянув на свое изображение, расцветала в счастливой улыбке, ибо кисть мастера, нисколько не приукрашивая, открывала ей нечто такое в себе, о чем она никогда не догадывалась.

Звонкоголосый шум улицы выливался в чудесную мелодию Скрипача, как только он притрагивался смычком к своей маленькой скрипке. Тревожные звуки мечты и надежды слетали с ее хрупкого грифа, одухотворяя сердца и души.

И все это вместе - слова, краски, звуки, - переплавляясь, придавало улице Жареных Уток особую атмосферу веселья, доброжелательности и непокоя.

- Однако хорошо здесь, - сказал Альт.

- Скажи это кому-нибудь из учителей, - хмыкнул Чарли. - Мисс Жэфи сразу же подожмет свои плоские губы и прописклявит: «Эта грязная улица не делает вам чести».

Мальчики рассмеялись.

- Смотри, Бамби, - толкнул брата Чарли.

По тротуару, лавируя среди прохожих, несся быстроногий Бамби, тот самый, что каждый день пробегал по проспекту Линейной Перспективы, выкрикивая счастливые номера очередной лотереи. Вот и сейчас он летел, держа над головой разноцветные карточки, и нараспев кричал:

- Покупайте лотерею и надежду вместе с нею!

Они всегда завидовали этому ловкому мальчишке, его вольной жизни, тому, как свободно он одевается, не сверяя свою внешность с манекенами. Как и тетушка Кнэп, синеглазый Бамби не был похож ни на один образец. Кроме того, скупое сондарийское солнце на удивление щедро размалевало его лоб, нос и щеки такими яркими веснушками, что каждая казалась маленькой солнечной брызгой. И лицо мальчишки постоянно лучилось теплом и светом, никак не вписываясь в сонные, сдержанные лица сондарийцев.

Близнецы проследили за Бамби взглядом. Он подбежал к цирку, вывернул карманы своих потертых джинсов, пересчитал горсть монет и отдал деньги человеку в темно-зеленой спецовке и берете такого же цвета. Человек ласково взъерошил мальчику чуб и скрылся в дверях цирка. А Бамби понесся в обратном направлении.

- Эй, быстроногий! - окликнули его близнецы. Чуть согнув ноги в коленях, Бамби притормозил.

- Ты когда-нибудь слышал, как оно шумит? - шепотом спросил Альт.

- Что «о н о»? - Бамби смерил близнецов подозрительным взглядом, улыбнулся их похожести, фыркнул и опять помчался по своим делам.

Улица жила по каким-то своим внутренним законам, не подчиняясь общему городскому ритму, не перестраиваясь на уныло сонный лад всего города. Звездочёты и синеглазые только здесь чувствовали себя хозяевами. Это место было их единственным прибежищем, которое оставили им, как кость голодной собаке, - лишь бы не рычала.

Мальчики долго бродили между стоек, уплетая за обе щеки масляные пирожки с мясом, пили прохладный фруктовый сок, щелкали орехи.

Стало смеркаться. Опустели прилавки. Прохожих становилось все меньше и меньше. Под высоким тополем близнецы увидели странную молодую пару. Забыв обо всем на свете, юноша и девушка смотрели друг на друга и улыбались.

- Они… - прошептал Чарли.

- Ну да, - кивнул Альт. - Это влюбленные. - И сердце его отчаянно заколотилось.

- Может, Рикки Джонглей и ее синеглазый? - предположил Чарли.

- Тише, - Альт потащил брата за видеофонную будку. - Конечно же это они. Идут сюда.

Рикки и Ленни шли медленно, держась за руки, забыв о презрении, которое подстерегало их, стоило сделать несколько шагов в сторону от улицы Жареных Уток. Дочь фабриканта Джонглея и синеглазый Ленни болели необычной болезнью, о которой последнее время судачили по всей Сондарии. Аmor, - так назывался по-латыни этот недуг. День и ночь белокурая Рикки думала о своем Ленни, рабочем с фабрики ее отца. Говорили, будто она даже стала по-иному видеть все вокруг. Она внимательно присматривалась к пешеходам и замечала, что среди сондарийцев не только много сонных, но и усталых. У нее появились добрые чувства и к жителям кварталов синеглазых, которые работали на фабрике Роберта Джонглея. Рикки стала просить отца, чтобы он увеличил им заработную плату. На что Джонглей сказал: «Может, мне отдать им всю прибыль?» И к его ужасу дочь спокойно ответила: «Это было бы совсем чудесно».

Ночью родителям приходилось запирать ее в спальне, потому что, когда на улице раздавались выстрелы, крики, и разбуженные сондарийцы пугливо кутались в одеяла, девушка рвалась на помощь пострадавшим.

Как-то отец застал Рикки за сочинением стихов, в которых была такая строчка: «Мне хочется обнять весь мир!». Девушку срочно показали врачу. Целый месяц Рикки водили по лучшим гипнотизерам, но ни один не смог излечить ее от редкого недуга. Как только наступал вечер, она спешила на улицу Жареных Уток и допоздна пропадала там с Ленни.

Болтали, будто Роберт Джонглей решил лечить дочь публично: на днях в цирке должен был состояться грандиозный сеанс всех гипнотизеров страны. А пока Рикки и Ленни безмятежно прогуливались под тополями.