Зеленый дол

— Как же я могу оставить всё, как было! Ведь они дети!

— Какие они дети?! Они дети, пока их на руках носят. А как на ноги встанут,　 так подавай им или живой трактор, или мотоцикл, на крайний случай.

— Может, верно, не станем им мешать? — обратился к агроному Харитон Семёнович. — Видишь, приуныли совсем.

— Разве я собираюсь мешать? Я только прошу, чтобы без меня они не ходили на участок.

— Неправильно вы ставите вопрос, Александр Александрович, — сказал дядя Вася.

— А если погубят Чародейку, с кого спросите? С них или с меня?

— Это верно, — подтвердил Харитон Семёнович. — С них чего спрашивать! Они ещё несовершенные. С тебя спросим. Невозможно, чтобы этакая красота пропадала.

— Тогда позвольте мне контролировать их работу.

— Как, ребята? — спросил Харитон Семёнович.

— Пускай контролирует, — Петя вздохнул, — только мы всё равно дежурных будем ставить. И пускай наши приказы не срывают.

— Не будем срывать, Александр Александрович? Как же им без приказов?

— Пусть висят.

— Ну вот и договорились.

Люди стали расходиться. А когда полянка опустела, со стороны Мараморушки сквозь кусты пробрался Димофей с консервной банкой, наполненной мутной жидкостью. Опасливо оглянувшись, он сел на корточки возле стебелька Мильтурумки и стал поливать землю.

— Больше меня к тебе не пустят, — 　грустно сказал он стебельку. — Дяденька не велит к тебе ходить. Ты расти скорее, вырастай, как петькины. А то ты совсем маленький — меньше всех. Большим-то хорошо, а маленьким плохо. Маленьких отовсюду выгоняют. Вот подкормлю тебя последний разочек…

— Что ты тут делаешь? — раздался за его спиной голос.

Димофей вздрогнул и выронил банку. Позади него стоял агроном.

— Поливаю.

— Ну вот, как будто чувствовал! Да разве можно?!

— Можно. Я не чей-нибудь, я свой колосок поливаю.

— Нет, они всё загубят! — агроном всплеснул руками. — Я же объяснял твоим приятелям, что от перекормки пшеница зажирует! Ты понимаешь? Зажирует.

— Не знаю, — на всякий случай сказал Димофей.

Дома Александр Александрович с возмущением поведал эту историю Лёле, но она отнеслась к рассказу отца легкомысленно.

Как навредил Димофей бригаде, ей стало понятно только на следующий день, когда она отнесла отцу на поле завтрак и с пустым ситцевым платочком возвращалась домой.

По пути ей встретился Петя.

— Ты куда? — спросила она.

— Так просто хожу.

— Папа говорит, что скоро из района приедут смотреть нашу поляну. Журналисты какие-то приедут. Фотографы.

— И пускай едут.

— Папа просил для них узнать кое-какие данные. Какого числа сеяли, как удобряли. Я ему сказала, что это всё у нас в дневнике записано. Дадим ему дневник. Да, Петя?

— Не дам, — отрезал Петя. — Он учёный, пускай сам разбирается.

— Как же так? А я обещала.

— Ты обещала? А он нас на полянку не велел пускать.

— Да что ты, Петя!

— То и говорю, — голос Пети дрожал. — Вчера идём с Федькой — дежурным, а дедушка Егор стал поперёк дороги и не пускает. Говорит: «Нельзя». Мы говорим: «Мы на свою полянку». А он говорит:　«Всё одно — нельзя». Мы думаем, не понимает старый, говорим: «Мы на участок Чародейки». А он говорит: «Вот и не велено пускать на участок». Мы говорим: «Как не велено?» А он говорит: «Не велено, и всё тут…»

Дальше Петя не мог продолжать и махнул рукой.

Поднявшись на бугор, он сел на камень. Лёля остановилась рядом. С холма медленно сползали тени облаков, и дорога становилась то темнее, то светлее. Вдали косили. Колхозницы в белых платках окашивали узкие полоски между дорогой и рожью, чтобы не пропала даром ни одна травинка, а дальше, по усеянному цветами полю, ходили конные косилки, оставляя позади полосы тёмно-зелёной влажной кошевины. Деловито жужжали пчёлы, в траве стрекотали на крошечных швейных машинках кузнечики. Вокруг шла спокойная, бесперебойная работа.

— Пойти покосить, что ли, — сказал Петя.

И Лёля поняла, что он страдает оттого, что у него отобрали Чародейку и ему не к чему приложить руки.

— Знаешь, Петя, ты, когда кончишь семилетку, поезжай в город, — сказала она.

— Чего я там не видел?

— Там тебе лучше будет. Там машины ходят, автобусы.

— А у вас нет, что ли, машин? — Петя усмехнулся. — У нас такие машины есть, какие в городе только в кино показывают. Видала комбайны в «Кубанских казаках»? Ну вот. А тут ты правдашный комбайн увидишь.

— Всё равно, в городе лучше. Там садики есть, парки.

— А у нас — погляди: леса да боры. Такие леса, что заплутаться можно. Это тебе же садик.

— А в городе — магазины, — упрямо возражала Лёля.

— На что мне магазины?. Мне в лесу, всё равно, что в сельпо: где белые, где подосиновики, где земляника — всё знаю. Иду и беру. У вас там в городе в контору усадят бумаги писать — всё равно, как в школе. А тут наша работа на солнышке да на тёплом ветерке, и земля у нас добрая. — Петя взглянул на Лёлю и доверительно продолжал: — Я ведь　без анализов землю понимаю. Анализ — это так только, для проверки. А ты мне дай землю поглядеть да понюхать, и я тебе скажу, какое ей надо удобрение. Отец, и то дяде Васе говорил: «Из Петьки, говорит, хитрый хлебороб получится».

— Ну, как хочешь, — сказала Лёля.