Зеленый дол

— Да это я так, для смеха, — несколько смутившись, продолжал Коська. — Я думаю, дорогие зёрнышки. Рублей, я думаю, на десять каждое тянет, если загнать понимающему человеку.

— Гляди, Петя, как бы не отобрали их у тебя, — проговорил Толя. — Созовут правление и постановят: отобрать. Не детская, скажут, это забава. Я вон шлангу у моста нашёл, и ту отобрали. А хорошая шланга для рогатки!

— Кто-нибудь про твои зёрнышки знает? — спросил Коська.

— Никто. Только Дуся знает. И новый агроном. И ещё Лёлька.

— Какая Лёлька?

— С агрономом дочка приехала. Лёлькой звать. Ну, её-то мы припугнём.

— Как рыбина, молчать станет, — заверил Коська.

После короткого совета решили положить семена на яровизацию и, пока они греются на солнышке, выбрать для посева надёжное место и разузнать окольным путём, как надо вести работы на опытном участке и какие вести наблюдения.

Петя сбегал домой и рассыпал семена у оконца на сеновале. Когда он вернулся, Толя и Коська шушукались с Фёдором. Они успели наговорить ему кучу небылиц о Чародейке, и Пете пришлось растолковывать всё с самого начала. Фёдор слушал, склонив голову набок, и с полного лица его не сходило сонное выражение, словно ему рассказывали не о Чародейке, а о какой-нибудь обыкновенной Мильтурумке или Одесской номер шестнадцать.

«Экий хладнокровный, — подумал Петя, — ничем его не прошибёшь», — и собирался уже повторить рассказ, но Толя толкнул его в бок и шепнул:

— Клавдия Васильевна!

Вошла старая строгая учительница. Ребята разбежались по партам.

Клавдия Васильевна хорошо знала своих учеников, но ученики знали её ещё лучше. Вот она достала из портфеля толстую книгу с закладками и какой-то иллюстрированный журнал, а записную книжку, в которой имела обыкновение выставлять отметки, не достала. Класс облегчённо вздохнул: значит, не будет спрашивать.

— Давайте, ребята, сегодня устроим час вопросов и ответов, — сказала учительница.

Раздался радостный гул. Клавдия Васильевна любила изредка устраивать занятия, на которых ученики задавали ей любые вопросы. Почему-то такие уроки ребята стали называть «обратными».

Узнав об этом нововведении, директор несколько обеспокоился и поставил на педсовете вопрос о том, не приведут ли «обратные» уроки к снижению процента успеваемости, к потере преподавательского авторитета.

Но Клавдия Васильевна сказала, что постарается отвечать так, чтобы процент успеваемости не снижался, авторитет её не падал. И директор успокоился.

Как только Клавдия Васильевна объявила «обратный» урок, со всех сторон посыпались вопросы:

— Правда, что на звёздах люди живут?

— Почему дедушку Егора оштрафовали на пять трудодней?

— Почему у животных дети начинают ходить сразу, как родятся, а у людей — нет? — спросил Фёдор.

— Это правда, что шагающий экскаватор не шагает?

— Почему в феврале двадцать восемь дней?

— Почему выпускают тракторы на лигроине, когда дизельное топливо дешевле? — спросил Фёдор.

— Почему к нам кино второй месяц не приезжает?

— Где растут ананасы?

— Что это за пшеница Чародейка? — начал Толя и запнулся, увидев, что Коська показывает ему украдкой кулак. Но Клавдия Васильевна услышала Толин голос.

— Тебя интересует Чародейка, Чулков? — спросила она, подходя к его парте.

Толя взглянул на Коську и пробормотал:

— Нет, не интересует, я так просто…

— У этого сорта пшеницы любопытная судьба, — сказала Клавдия Васильевна. — Хотите послушать, ребята?

— Хотим! — закричал класс, заглушая одинокий голос паренька, упрямо повторявшего: «Почему не приезжает кино?»

— Однажды далеко, в Узбекистане, — начала учительница, — колхозники увидели на своём поле несколько стеблей странного растения. Оно было похоже на пшеницу, только на стебле рос не один колосок, а целый пучок колосьев, целая веточка. Никто не знал, откуда взялась эта невиданная пшеница. И вот одна молодая колхозница по имени Гюльсара посеяла чудесные семена и получила урожай свыше семидесяти центнеров…

— С гектара? — спросил Коська с хорошо разыгранным изумлением.

— Да, ребята, свыше семидесяти центнеров, если пересчитать на гектары. Повезла Гюльсара сноп этой пшеницы в Москву, на сельскохозяйственную выставку. Там её увидели колхозники из Кахетии и выпросили два колоска. А у Гюльсары на следующий год ничего не вышло: пшеница почему-то превратилась в обыкновенную…

Петя слушал, подперев голову ладонями, и учительнице казалось, что он видит горячие земли Узбекистана, тяжёлое море пшеницы, огорчённую Гюльсару. А Петя думал совсем о другом. Он думал о том, что не случайно в портфеле Клавдии Васильевны оказался журнал с портретом Гюльсары, не случайно она так долго объясняет о Чародейке: наверно, агроном успел разнести по деревне слух о письме и о зёрнышках, и, наверно, в правлении уже загадывают, как половчее прибрать к рукам эти зёрнышки…

— У кахетинских колхозников Чародейка принялась, — продолжала, между тем, учительница. — И правительство поручило учёным внедрить этот сорт на колхозные поля. «Только, — предупредили учёных, — работайте так, чтобы не пропало ни одно зёрнышко». Это и понятно: ведь у грузинских колхозников было всего два колоска.