Зеленый луч

«Одноглазая муза голосом тихим вещает…»

Одноглазая муза голосом тихим вещает,

робко скрипит слепое перо старика.
Мутная Волга к морю течёт равнодушно,
в водах неся пепел последних преданий.

«В загаженном рекламой городишке…»

В загаженном рекламой городишке

Так хочется в толпе найти глаза,
И о безумной вечности сказать
Тайком курящему мальчишке.

Ихтис

Поставьте стражника стеречь людской покой

В сутяжном, липком мире, где покоя
Не больше, чем в полёте над рекой
Ночного бражника на запахи левкоя
И резеды в саду, где столько лет подряд
Я наблюдал скольженье слёз по вишне,
Где над малиной гроздья звёзд горят,
Где каждый пень мне шепчет: «Третий лишний!»
Здесь дрозд гнездится в абрикосовом шатре,
Здесь каждый год ждёт пчёл сирени глыба,
Здесь, как костяшки на засаленном столе,
Лежат слова и означают – рыба.
Бесценные, как б-дь на корабле,
Чьи кружева над бухтой штиль развесил,
Где день за днём мы нежимся в тепле
Потёртых, старых, колченогих кресел.
Поставьте стражника!
В надежде, что судья
Не ускользнёт из-под его надзора.
Но капли крови с острия копья
Текут,
текут,
текут,
текут,
и скоро,
Прорвав хламиду, горстью красных бусин
Посыпятся к его нагим ногам,
И в Третьем Риме – третьи злые гуси
Поднимут гам в предчувствии врага.
Поставьте стражника! пока он недвижим,
Пока он нем и немощной рукой
Не стёр планеты, и пока он жив —
Поставьте стражника – стеречь его покой!

Остров

По Венеции гуляют два еврея;

солнце греет травертин и липкий мрамор,
и сверкает в затенённых галереях
вечный образ неземной витражной мамы.
Плеск каналов и журчанье русской речи
в разговор вплетают смысла нити.
Разговор идёт, конечно же, о вечном,
Разговор идёт о северном граните,
Об отце и о скупом блокадном быте
Речь ведётся здесь, на площади Сан-Марко,
И о тех, кто двести лет, забыв Египет,
Стерегут в дождливой дельте остров мрака.
Солнце греет, и пока ещё вы вместе
И едины, как река и переправа,
И о том, как долго свадьбы ждать невесте,
Рассуждает разговор картавый.
Ты смеёшься – виноградины летают.
Как легко чужую жизнь листать, как книгу,
А за всем этим спокойно наблюдает
Эмигрантка – цареградская квадрига;
Восемью бессмертными глазами
Она видит мир и пироскафа остов
Под песком лагуны, и тебя, и остров,
Тот, с которым навсегда тебя связали,
И где скоро кипарисовые клинья
Над тобой споют про низость мезальянса.
На скамье лежит забытый «Старший Плиний»
В переводе на новейший итальянский.