Зеленый луч

Она была где-то здесь, совсем рядом. Все, чего Он хотел – это найти Ее и увести с собой. Больше нельзя было оставаться в этом холодном умирающем доме.

Он отправился искать Ее, но пока Он шел, комнаты стали наполняться шумом и голосами. Люди ссорились, варили обед, стирали и мыли окна. Людей стало очень много, Он даже представлял, как они выглядят: в застиранных халатах и бесформенных спортивных трико, с утюгами и чайниками, сигаретами и вилками. Он не видел никого, но это было и не странно, ведь двери были закрыты. Он даже боялся, что двери откроются, и Его найдут – чужого, случайного человека, которому нечего делать здесь. Страх нарастал, Он уже прятался за выступы стен и ветхую громоздкую мебель. Ему казалось, что сейчас Его увидят, и это будет так унизительно, – Его поймают и выведут отсюда, словно воришку, и Она будет разочарованно наблюдать за Ним из окна…

Он выбрался во двор через покосившуюся облезлую дверь и выбежал на дорогу. В окне второго этажа опять мелькнул смутный силуэт, и Он успел подумать еще, что эта женщина – Другая…

Последние дни что-то мешало Ему жить. Он перестал назначать встречи, и дом его совсем опустел. Он говорил, что болен, и Он и в самом деле был болен. Жизнь текла своим чередом, Он ходил на работу и обратно, и ничего уже не чувствовал, кроме отчетливого недостатка чувств. Он ловил лица в толпе и думал, что эти лица слишком живые и слишком отчетливые. Он сам не знал, что ему нужно.

Постепенно приходило знание. Он уже помнил, что из окон той комнаты видна железнодорожная насыпь, и река протекает неподалеку, донося запахи воды и камышовых зарослей. Он даже был почти уверен, что это и не река даже, а оросительный канал, и что дорога в одном месте прерывается нешироким мостиком, и как-то Ему уже приходилось переходить этот мостик в одном из своих снов. Дом тоже приобретал более отчетливые формы: одна его сторона, выходившая на дорогу, была ярко освещена, ни одного деревца не росло там; другая, со двора, где находилась та самая дверь, в которую Он вышел тогда, спасаясь сам не зная от чего, была погружена в тень от низкорослых неопрятных вязов.

Что же это было? Случайное сочетание виденных когда-то и где-то картинок? Воспоминание?

Нет, Ему не казалось, что Он уже жил когда-то в этом доме. Даже допуская самые фантастические теории, существование генетической памяти или переселение душ, Он не мог найти никакой логической связи. Он не помнил себя в этом доме. Там жил кто-то другой. Кто-то, потерянный – потерянный кем? – в недоступно глубоких подвалах памяти? Чьей памяти?

Женщина была незнакома Ему. Она была незнакома Ему даже во сне, когда наше сознание так прихотливо и допускает многое. Она была не более чем отсветом, без определенных черт, Он не знал, какие у той женщины волосы или глаза. Но это не мешало Ему чувствовать ее, как чувствуют наши пальцы поверхности предметов, как даже с закрытыми глазами мы ощущаем замкнутость пространства вокруг нас, его объемы и заполненность воздухом и движением. Эта женщина не могла бы, наверное, воплотиться здесь, на земле, она принадлежала иному миру, и никакая человеческая логика никогда не смогла бы ни объяснить ее, ни изобразить.

Временами Он почти забывал о своих странных снах, и жизнь снова возвращалась в прежнюю колею – до той поры, пока не становилась обременительной и опустевшей. Внешне эти перемены почти не отражались на Нем, и его немногочисленные знакомые ни о чем не подозревали. Очередной энергетический спад, называемый депрессией или тоской. Иные спасались от этого в запое, но Ему-то незачем было уходить в отупение и пустоту. Потом Он снова возвращался в жизнь, и какая-нибудь женщина – прежняя или новая – ставила на его кухне чайник. Но одиночество было слишком дорого Ему, чтобы ее присутствие затягивалось надолго. Его считали закоренелым холостяком и не находили в этом ничего странного. Он тщательно оберегал свои тайны и сны.

Комната была обширна и наполнена неярким светом, похожим на туман или сигаретный дым. Круглый стол посередине был накрыт вязаной скатертью, в никелированных шарах кровати искаженно отражалось его лицо. Он сел на шаткий венский стул и, кажется, закурил. Кто-то должен был войти в комнату, кто-то должен был принести и поставить на стол чашки из старинного фарфора, потускневшие, со стертыми золотыми полосками, и конфетницу из синего стекла. Кто-то должен был войти, но никого не было. Так долго, что Он устал ждать и пошел туда, где должна была находиться кухня, ведь Он слышал оттуда звон посуды и запах свежезаваренного чая с чабрецом.

Кухня была пуста. Неожиданно Он обнаружил балкончик, оплетенный девичьим виноградом, и вышел на него. Он увидел обширное светлое пространство и – в отдалении – дом. Тот самый дом, который он так помнил. Куда же он попал? Как же он так ошибся? Та – Другая – женщина ждала его там.