Зелёный мальчик. Сказки

— Первым делом отправились они на базар. Уж кто-кто, а такой проныра и пролаза, как Теньтень, знал, где можно поживиться. Вы спросите, как я там очутился? Очень просто, для этого есть салатный лист. Да-да, это старая известная всем истина: хочешь увидеть мир — полезай в салатный лист. Рано или поздно ты окажешься в овощной лавке, на базаре, в поезде, самолете, совершишь морское путешествие, может даже кругосветное, если только кто-нибудь нечаянно не закусит тобой... Ну вот, сижу это я, значит, в салатном листе, жду покупателя, от нечего делать строю рожки молодой картошке. А напротив — молочный ряд, в том ряду среди кувшинов— склочница-молочница, красная рожа, сама уже на кувшин похожа. Во всю глотку кричит-зазывает, молоко сырой водой разбавляет, из пустого в порожнее переливает. Отвернулась на секунду, а Теньтень хвать кувшин — и под полку. «Нашли первого, — шепчет.— Он здесь, в кувшине». Я шею вытянул, что это думаю еще за «первый», который в кувшине? Вижу — сестрица Эхо кувшин обнимает, братцем родным называет, что же ты молчишь, укоряет. Кувшин — ни гу-гу. Да и где это видано, чтобы кувшины разговаривали. «Неправильно зовешь,— говорит ей Теньтень.— Братец твой в молоке сидит. Что надо сделать? Молоко выпить — братец останется. Эх ты!»— «Но ведь молоко чужое!» — Сестрица Эхо ему. А он: «Здрасьте! Братец родной, а молоко чужое!» Только приложился к кувшину, а сестрица Эхо возьми да и шепни: «Ну-ка, братец, если ты здесь, проучи воришку!» В ту же секунду молоко из кувшина выплеснулось, водопадом на Теньтеня хлынуло. Пока он, как кот отфыркивался, сестрица Эхо с братцем поговорила. Разговор у них вот какой вышел: «Помнишь ли,— спрашивает она,— когда горы были ниже травы, океаны меньше блюдца, а слоны такие маленькие, что им смешно было смотреть друг на друга?»— «Помню, помню!»— отвечает Кувшинный братец. «А помнишь, зачем нас на землю послали?» — «Конечно помню: помогать людям. Для этого я и поселился в кувшинах».— «И как же ты им помогаешь? Разбавленным молоком торгуешь?». — «Эх, сестрица, — отвечает Кувшинный братец,— а что я могу сделать, если у моей хозяйки совсем совести нет?» — «Но у тебя-то есть! А ну, в которых кувшинах молоко разбавленное, выплесни его прочь! И впредь всегда так поступай!» Только она это сказала, как из всех кувшинов, словно это были киты, а не кувшины, ударили фонтаны, по базару молочная река потекла. Ну, не совсем молочная, а скажем так: река из разбавленного молока. Склочница-молочница с горя чуть рассудка не лишилась, такой вой подняла, уж так голосила да причитала! Народ со всего базара сбежался. А Теньтеня с сестрицей Эхо уже и след простыл. Слышу, народ судачит: «В чем дело? Кто склочницу-молочницу мог обидеть?»— «Да вот, говорят, волшебный кувшин у нее объявился — разбавленного молока терпеть не может, а глядя на него, и другие кувшины с ума сошли». Тут свидетельница нашлась — мороженщица-Синий нос: «Не само оно выплеснулось — это Теньтень кувшины перевернул, я своими личными глазами видела!» — «Да как же он перевернул, когда кувшины вот они, на месте, а молока в них нет?» — «А то вы Теньтеня не знаете! Он у меня однажды, пока я нос пудрила, лоток мороженого съел, одни пустые баночки остались — кто еще так сумеет?». Тем временем склочницу-молочницу кое-как отходили, валерьяновыми каплями отпоили. Попробовала она опять разбавленного молока в кувшины налить, а оно ей все в лицо выплеснулось. Тут уж она совсем человеческий облик потеряла! Как только кувшины не обзывала, и на коленях перед ними стояла, и в суд на них подать обещала, кувшины очень принципиальные оказались: хоть капля воды в молоке — получай обратно! Вот уж где народ нахохотался. Видит молочница — нет ей сладу с кувшинами. Тогда залилась она слезами горючими и при всем честном народе поклялась поймать этого негодника Теньтеня и семь шкур него спустить. Вскочила на велосипед, педалями загремела, колесами зашумела — помчалась Теньтеня ловить.

— А Теньтень в это время был уже возле бочки! — подхватил дядюшка Виноградник, собираясь продолжить рассказ.

Но в этот момент сидевшая на соседнем листке тетушка Избутылки вдруг отлепилась и упала с кустика.

— Пардон, леди и джентльмены,— раздался снизу ее грубый, как у шкипера, голос. — Я кажется уснула…

— Да как же ты могла уснуть, когда мы рассказываем такую правдивую... такую жизненную... такую...— бабушка Жасминна не находила слов от возмущения.

— Такую скучнейшую, — зевнула тетушка Избутылки, — историю... Как говорится, бонжур, мадам, но это так. Я избороздила в своей посудине сто морей и тысячу океанов, меня трепали штормы и ураганы, на меня нападали акулы и осьминоги. И уж поверьте мне, ста­рому морскому волку, на свете есть истории и повесе­лее. Я внимательно слушала, я терпеливо ждала, ког­да же наконец появятся настоящие герои. Где они? Где вампиры и вурдалаки? Разбойники и пираты? Где лю­доеды? Где, я вас спрашиваю, триста кадушек соле­ных лягушек?...

— Сорок чертей и ящик костей! — подхватил Зави­ток.

— Слыхали? Вот что надо детям!