– Статуи, – изрек Спенсер. – Каменный город!
– Ме! – рявкнул Сакс и сердито застучал по приборной панели, поразив своих друзей четырьмя резкими хлопками. – Ме! Ду! Са!
Спенсер, Арт и Койот расхохотались. Они хлопали Сакса по плечам, будто хотели повалить его на пол. А когда все угомонились, то облачились в скафандры, выбрались из марсохода и направились к каменному поселению.
Твердые стены, словно сделанные из цельного куска мыла, устрашающе сверкали в свете звезд. Здесь было около двадцати зданий, множество деревьев и пара сотен человек, а также десятки львов, свободно расположившихся между людьми. И статуи, и дома были вырезаны из камня, который Спенсер определил как алебастр.
Центральная площадь казалась заледеневший, будто вся жизнь тут неожиданно оборвалась вместе с течением времени. Ниргал подошел поближе. На площади имелся и переполненный фермерский рынок с торговцами, и толпа зевак, которые собралась вокруг мужчин, играющих в шахматы. Фигуры на доске были высотой по грудь. Черные фигуры и темные квадраты резко контрастировали с окружением – оникс в алебастровом мире.
Другая группа каменных людей наблюдала за жонглером, а тот следил взглядом за невидимыми шарами. Три льва внимательно смотрели на представление, приоткрыв пасти. Ниргал подумал, что еще секунда, и они оживут. У какого-нибудь льва встанет дыбом шерсть на загривке, и он выхватит шар у жонглера, а люди начнут смеяться… Человеческие лица и морды хищников были почти лишены черт, но каждая из них каким-то образом выражала определенную эмоцию.
– Посмотрите на круговую расстановку зданий, – заметил Спенсер по внутренней связи. – Это архитектура богдановистов или нечто очень похожее.
– Богдановисты никогда не рассказывали мне ни о чем подобном, – возразил Койот. – Вряд ли они сюда добрались. Я не знаю никого, кто бывал в этих местах. Мы находимся далеко от цивилизации. – Он ухмыльнулся. – Кто-то изрядно потрудился!
– Люди порой делают странные вещи, – ответил Спенсер.
Ниргал бродил вокруг, не обращая внимания на реплики, звучащие в интеркоме. Всматривался в полустертые лица, взволнованно заглядывал в двери и окна белокаменных домиков. У него было такое чувство, что скульптор создал свое произведение для того, чтобы поговорить с ним, поделиться своим авторским видением.
Белый мир его детства пробивался наружу прямо сквозь зеленый цвет. Или сквозь красный – в данном конкретном случае… И было в этом нечто загадочное. Не просто неподвижность, но умиротворенность и гармония всех фигур, плавное спокойствие поз. Марс мог быть таким. Без необходимости прятаться, без распрей: дети бегают по рынку, львы ластятся к ним, как домашние кошки…
После затянувшейся прогулки по алебастровому городу они вернулись в марсоход и продолжили путешествие. Через пятнадцать минут Ниргал заметил очередное творение – белый барельеф лица, выступающий из скалы напротив города.
– А вот и Медуза, – заявил Спенсер, отставив кружку с напитком.
Василисковый взгляд горгоны смотрел назад, на город, тогда как змеи ее волос уползали в обрыв скалы, словно камень ухватил Медузу за серпантиновый хвост и удерживал от появления на Марсе.
– Красиво, – признал Койот. – Кстати, если это не автопортрет скульптора, тогда я сильно ошибаюсь.
Марсоход поехал дальше, не затормозив, а Ниргал с любопытством уставился на исполинское изображение. В нем сквозили азиатские черты, но такое впечатление могли придать забранные назад волосы-змеи. Ниргал постарался запомнить барельеф, чувствуя, что из камня вырезан некто, смутно ему знакомый…
Они выбрались из каньона Медузы до рассвета и остановились, чтобы переждать день и спланировать следующий шаг. За кратером Бартона, который раскинулся перед ними, начиналась борозда Мемнония. Она рассекала землю на сотни километров, блокируя проход на юг. Им нужно было направиться на запад, к кратерам Уильямс и Эйриксон, затем – снова на юг, к кратеру Колумбия, а после проскользнуть через проход в борозде Сирен и опять двинуться на юг.
Они бесконечно лавировали среди кратеров, расселин, уступов и провалов. По сравнению с равнинами севера, южное нагорье было крайне сложным для навигации. Арт посетовал на это, и Койот раздраженно оборвал его нытье.
– Мы на Марсе, а не в открытом космосе, приятель. На планете должен быть ландшафт.
Каждый день они вставали по звонку будильника ровно за час до заката. Они провожали последние солнечные лучи, поедая завтрак и наблюдая за резкими цветными тенями, которые были разбросаны по неровному марсианскому рельефу. И каждую ночь они вели марсоход, не имея возможности поставить его на автопилот, пробираясь сквозь разбитую местность километр за километром.
Ниргал и Арт часто дежурили вместе и продолжали вести долгие полуночные беседы. А когда звезды тускнели и рассвет окрашивал небо на востоке в ярко-фиолетовый цвет, они искали участок, где их «булыжник» был бы совсем незаметен (минутная задачка на этой долготе, практически вопрос остановки, как однажды выразился Арт).