Ещё Мишка попросила маму научить варить простой суп, куриная грудка плюс замороженные овощи, и теперь справлялась с едой для себя и Катьки вообще сама. По субботам и до утра понедельника они с Катькой забирали к себе Митьку, чтоб мама хотя бы от него отдохнула. Митька был Митька: скакал, орал, смотрел мультики, цеплялся к Катьке, вис на Мишке, но что-то быстро уставал и тихонько играл в своё лего. Больше всего ему нравилось в тишине сидеть под письменным столом, когда Мишка делала уроки, а если она уходила на кухню варить обед, то он собирал детальки конструктора в подол рубашки, плёлся вслед и сидел потом играл уже под кухонным столом. Мишка как-то заметила, что он не строит, как всегда раньше, машинки с колёсиками или самолёты, а собирает домики без крыши или просто коробочки. А однажды стал просто собирать все детали в сплошную стенку.
– Это крепость? – осторожно спросила Мишка.
– Это волшебная стена. Защищает ото всего, – солидно сказал Митька. – Тебя я тоже за ней спрячу. Катьку… Ну, Катьку тоже, хотя она вредная. Но она собак любит, а я тоже собак люблю.
Отец приезжал несколько раз. В будние дни молча съедал Мишкин суп, менял бельё и рубашки в сумке на чистые, отсыпался, а когда Мишка и Катька возвращались из школы, на кухонном столе лежала красная бумажка. Можно было разок сходить в кино, но потом аккуратно тратить деньги только на еду. Ну, ещё разок вместо кино купили Катьке белую блузку в школу, потому что её заставили участвовать в конкурсе стихов наизусть, а старую Мишка нечаянно постирала вместе с джинсами, но блузка стала не голубая, а противно-серая. За конкурс Катьке дали грамоту, «третье место», но показывать её было некому.
В общем, Мишка была рада приезду отца, потому что мама давала совсем мало денег; а ещё отцу был рад Митька – за Митькину радость она была готова вынести что угодно. А сама Мишка с отцом старалась не разговаривать: и чтоб не разозлить нечаянно, и чтоб не расспрашивал про мать, и чтоб не подумал, что она простила за распад семьи или за лето. И матери про отца говорила кратко: «Да, приезжал, купил Митьке ботинки на весну».
Глава вторая. Ангелы рядом
1
Из-за волшебной стены проще было смотреть на людей. Потому что им никак Мишку не достать, не обидеть, чего бы они там ни верещали. Они – там. Не с ней. Вот и хорошо.
Она только не понимала: а Митька и Катька тут с ней за стеной или всё-таки снаружи? Наверно, они какие-то проникающие. Иногда они тут, милые и родные, такие тёпленькие, привычные, возятся рядом, едят макароны, которые она сварила, подлизываются; а купать маленького Митьку, заворачивать в полотенце и одевать потом в пижамку и укладывать сонного – всё равно что в куклы играть, такая радость. И потом мама его на всю рабочую неделю забирает, можно отдохнуть.
Но вот от Катьки некуда деться. Всегда вместе. Смутно Мишка помнила время, когда Катька ещё не родилась – и как же это было хорошо. Родители как добрые великан и великанша. Папа носил на руках, мама была мягкая и большая, как полное ласки облако. Утром по выходным можно было прийти к ним и играть в «три медведя»: папа – большой медведь, мама – медведица, а Мишка – их самый любимый маленький медвежонок.
А потом появилась эта противная пискля. Кажется, родителям она тоже не нравилась, потому что орала ночами, но они большие, они всё время с ней возились, а Мишку только дёргали за руку, отволакивая в детский сад. И потом отец стал всё чаще говорить: «Девчонки, девки, девицы», и что-то нехорошее Мишка чувствовала в его тоне. Девчонки – это плохо. Одна Мишка – это было ещё ничего, он терпел, а вот две дочери – это уже наказание. Как будто они виноваты, что родились девчонками.
Ну что не виноваты – это Мишка потом поняла, а тогда было так противно и стыдно быть девочкой, что перед первым классом она всерьёз вымаливала, чтоб ей как форму в школу купили не юбку в складку, а брюки, чтоб в школу записали не как «Машу Косолапову», а как «Мишу», всё равно ж дома они её Мишкой зовут, потому что она их любимый самый медвежонок! Это в садике все знают, что она девчонка, а в школе-то ведь можно начать новую жизнь? Никто и не догадается! Дурочка маленькая. Не знала, что всё равно по жизни придётся в штанах ходить, даже летом. А тогда, когда она сдирала с себя юбчонки, родители сначала смеялись, объясняли и в угол ставили, потом, когда она продолжала ныть, отец схватил, встряхнул и наорал так, что она три дня потом молчала. Ну хоть Мишкой продолжали звать, впрочем, по привычке. Почему настоящим медведям, да и вообще всем животным вообще не важно, мальчик или девочка у них детёныш? Любят и всё… А её любить перестали. Из-за ожогов.
А если б Катька родилась мальчишкой? Тогда б, наверное, и Митьки не было, и жили бы они вчетвером спокойней и веселее. Умом Мишка понимала, что Катька не виновата ни в чём, но даже сейчас, в покое их тихой трусливой – вдруг в школе узнают, что они живут одни! – жизни Катька иногда казалась не сестрой, а какой-то чужой девочкой, невесть с чего спящей в соседней кровати. Вот бы её не было.