Зеленый мост

Восьмого марта мама с утра привела Митьку и наткнулась на приехавшего вчера отца. Мишка сварила им кофе, пока Катька и Митька на радостях встречи разносили детскую, и раздумывала, куда бы скрыться от семьи. В библиотеку рядом, через дом, что ли пойти? Можно и мелких взять, Митьке понравились там большие детские книжки, долго листал. А Катька снова полистала бы журналы для подростков. Там коворкинг на втором этаже, новые компьютеры, чисто-чисто, удобные синие стулья, полно книжек на английском, ходит трёхцветная кошка Фрося, трётся бочком о щиколотки посетителей – никто слова не скажет, сиди занимайся, сколько надо, хоть до ночи… Ох нет, Восьмое ж марта, там закрыто… Куда сбежать? Выждать? Как тоскливо, как не по себе – хоть беги, хотя родители мирно сидят на кухне друг против друга и тихо разговаривают. Но у Мишки от плохих предчувствий будто кто-то ерошил ледяными пальцами волосы на затылке. Ах да, надо ведь предупредить их про каникулы, и она вышла на кухню:

– Мам, пап. Мне надо…

– Ну чего тебе опять «надо»? – завелась мать с полуслова. – Почему вот мне – ничего не надо?

– У матери больной человек на руках, чего ты к ней пристаёшь, – поддержал отец. – Выросла вот дурища на нашу голову…

– Я не пристаю, – сдерживаясь, уточнила Мишка. А может, прав Игнат насчёт человеческого яда? Вон как их слова жалят. Она обхватила ладонью браслетики на другой руке, чтоб говорить спокойно, как взрослая: – Я даже никому из вас не звоню и не беспокою, когда у нас с Катькой кончаются деньги.

– Так экономить надо, а не гамбургеры жрать!

– Я экономлю, – да, человеческий яд страшнее любого другого. – Я знаю, что у тебя, пап, кредит за машину, а тебе, мам, надо деньги на похороны собирать. И летом я пойду работать. А сейчас мне надо, чтоб вы подумали, с кем будет Катька на весенние каникулы, потому что я поеду в языковой лагерь.

– Какой ещё лагерь! С ума сошла! Я жду не дождусь этих твоих каникул, чтоб Митька тут хоть неделю пожил! Ты хоть думала, каково ребёнку в одной комнате с лежачей больной?!

– Я поеду в лагерь, – спокойно сказала Мишка, крепче сжимая браслет и становясь внутри абсолютно спокойной, холодной, выстуженной насквозь. – Мне нужен английский для той работы, которой я буду заниматься летом. А вы – взрослые люди, наши родители, и должны о нас адекватно заботиться. Вам повезло, что лагерь для меня бесплатно.

– Как для многодетных, что ли? – с подозрением посмотрела мать.

– Так что? – не стала отвечать Мишка. – Я даже в Сестрорецк сама уеду на электричке, не надо меня отвозить. Пап, может, Катьку к тёте Свете опять на каникулы, как зимой?

– Катька ей в тот раз вазу разбила. И кот заболел, Света говорит, от того, что Катька его истискала. Не будет она больше Катьку брать, даже сказала, мол, сам своими детьми занимайся, дурами невоспитанными… А что, Катьке в лагерь нельзя?

– Да там интенсив, погружение в языковую среду, младше четырнадцати не берут.

– А тебя-то как взяли, двоечницу такую?

– Ну вот взяли.

– Эгоистка, – тоскливо сказала мать. – А Митька, Митька-то как же?

– А что Митька? У него что, только ты в родителях? – Мишка посмотрела на отца. – Пап, у тебя реально сплошь командировки, что ты не можешь неделю дома пожить?

– Нет, – рявкнул отец.

На кухню пришла Катька, румяная, запыхавшаяся и злая, выставила вперёд согнутую руку:

– Вот! Мам! Я не буду Митьку в садик водить, он меня укусил! – на предплечье быстро вспухал след от укуса – ровное маленькое полукружие мелких зубов. След от каждого зубика заплывал синим. – Я ему ничего не делала, а он взял и укусил! И Мишка ваша – тоже зараза, она вчера мне по голове учебником треснула!

А Мишка и правда ей треснула вчера толстой рабочей тетрадкой по английскому, только не по голове, а по заднице:

– Потому что ты пересказ не хотела учить!

Отец ударил по столу ладонью – звякнули чашки:

– Тихо, девки! Обнаглели уже из-за своего Восьмого марта!

Раньше бы Мишка вздрогнула, а теперь лишь хмыкнула про себя: взрослые повышают голос, когда чувствуют себя беспомощными.

– И не «тихо», – насупилась Катька. – Митька, мам, с тобой, Мишка сама большая, а до меня вообще дела никому нет, – она ужаснулась этому факту так, что глаза переполнились слезами и быстро покатились по розовым щекам. – Какое Восьмое марта, если ничего не подарили даже… Я вам мешаааю, меня деть нееекуда, а Мишка меня обижааает, кормит меня макаронами без мааасла…

Мишка спокойно взяла Катьку за плечи, развернула и подтолкнула вон из кухни: