Зеленый остров

Он смотрел на собственный станок, над которым бесполезно светилась в грязном металлическом колпаке такая же замызганная лампочка, и чувствовал, что не может заставить себя вернуться от ящика с песком к изношенному, в облупившейся краске станку, напоминавшему какой-то дореволюционный тарантас. Такие иногда можно увидеть на киносъемках. А вот разбитым станкам место только на свалке. Но для резки труб на кольца он еще годился. И кто-то должен был делать эту дешевую занудную работу. Хороших токарей Лучинин на труборезку не ставил. По очереди кромсали трубы Фролов и Карцев. Сегодня опять был черед Игоря. Пытаясь зажечься соревновательным азартом, Игорь предложил однажды Фролову состязаться, кто больше нарежет колец. Фролов, к удивлению Игоря, согласился. Но скоро их соревнование само собой угасло — из-за того, что старый станок слишком часто выходил из строя. В самом деле, смешно соревноваться, кто больше не дотянет до выполнения нормы. Нет, понял Игорь, никакие искусственные приемы не облегчат его участь. «Но за что мне такая судьба? Неужели я в самом деле больше ни на что не годен — только резать трубы на кольца?» — с сердечной тоской спрашивал он самого себя.

Прошло уже две недели после памятного для Игоря разговора со Стариковой. В редакцию он больше не показывался, втайне надеясь, что там, может быть, вспомнят о Карцеве, начнут разыскивать его, позвонят в цех. Однако таких звонков не было. Игорь впал в уныние, решив, что с газетой все кончено.

Но каждый номер многотиражки он прочитывал пристрастно: от названия газеты до подписи редактора в конце номера.

Особым разнообразием и увлекательностью эти номера не отличались. Газета писала об очередных производственных задачах, в подписях к фотографиям и в зарисовках рассказывалось о передовиках, давалась информация о концертах художественной самодеятельности и спортивных соревнованиях, а под рубрикой «Сатирическим пером» бичевались пьяницы, прогульщики и бракоделы.

«Разве я не мог бы про все это писать?» — печально спрашивал себя Игорь. С особым душевным трепетом читал он заметки за подписью А. Шатихина. Все то же самое: передовики, рационализаторы. И тем же самым безжизненно-деловитым языком. Нетрудно было представить, как делались эти заметки: пришел А. Шатихин в какой-то цех, записал фамилии, показатели, прибавил к ним свои неизменные запев и концовку — и материал в номере!

«Ну почему я не могу?» — терзал себя Игорь.

Взять хотя бы случай с Сазоновым. Прекрасная тема — его рационализаторские достижения. Обыкновенный вроде бы человек, токарь с десятилеткой за плечами, придумал оправку, простоте и изяществу которой удивились даже цеховые инженеры. Уж об этом-то надо писать в газете!.. Но если писать про оправку, уверен был Игорь, надо же и о самом Сазонове написать. Какой он человек… А человек он — сложный! Настолько сложный, что решительно запретил Игорю писать про него в газету!..

Протяжно и нудно стонал резец, прогрызая в трубе очередную канавку, летели в лицо брызги охлаждающей его эмульсии, когда стоявший у труборезного станка Игорь Карцев совершил открытие.

Ведь А. Шатихин писал о людях, с которыми, коротко поговорив, больше уже наверняка не встречался! Он работал в заводоуправлении, имел право свободно курсировать по цехам. Вот и легко было описывать Шатихину трудовые успехи какой-нибудь шлифовщицы или фрезеровщика, потому что ничего другого об этих людях он не знал и не хотел знать. Зато все на заводе знали, что есть такой активный рабкор А. Шатихин — ведь почти в каждом номере встречались его заметки.

Игорю страстно хотелось известности, и тем не менее он не мог преодолеть в душе некий запрет. И вот теперь он понял, в чем дело. Совесть не позволяла написать в газету про успехи участка мастера Лучинина, ведь особых успехов не было: каждый трудился ради зарплаты. Совесть мешала рассказать читателям о Сазонове-рационализаторе, потому что у Сазонова-человека был недостаток: он недоверчиво относился к громким словам и проявлял общественную пассивность.

«Действовать, как Шатихин, я не могу. Сочинять — Старикова не разрешает. Значит, нечего мне связываться с газетой!» — заключил Игорь, осознав наконец, что, будучи несовершенным человеком, не имеет морального права писать о недостатках товарищей по работе.

Но время близилось к обеденному перерыву и уже затихали на участке станки.

Игорь посмотрел на суетившегося между полуавтоматами Коршункова, у которого лицо было совершенно мокрым и волосы, словно после бани, прилипли ко лбу, — и с грустью подумал, что в столовую придется идти одному — Серегу от станков не оттащишь!

«Вот и его я не очень-то еще понимаю, — размышлял Игорь. — Вроде бы хороший парень, энергичный, умный. И все-таки ограниченный. А еще — жадный на заработок! На дешевых-то кольцах он не слишком уж упирается…»