Зеленый остров

Пока Ефим Петрович бежал к телефону-автомату, пока, приплясывая от крепкого ночного мороза, дожидался возле подъезда машину «скорой помощи», Зоя сидела у окна в кухне, смотрела в глубину зимней ночи и время от времени, когда толчки становились особенно сильными, терпеливо прикрывала дрожащими веками глаза. С непонятной самой бесстрашной отчетливостью думала она о том, что начинается, снова начинается в ее жизни то самое, когда от воли женщины уже мало что зависит, когда всецело попадает она во власть таинственной матери-Природы; и уже сама природа определит ее участь: мучиться Зое нечеловеческой мукой или легко, «исправно и точно» сделать свое дело; умереть ли, оказавшись не в силах сделать это дело, или пережить известие о рожденном и умершем. Но природа великодушна. Собирающейся на подвиг женщине она дает не ужас, а спокойствие.

— А мне все такое хорошее снилось, — обычным своим громким голосом рассказывала Александра Васильевна, стоя у газовой плиты, над засипевшим уже чайником. — Знаешь, будто вы с Лешей еще совсем маленькие, и вот мы все вместе приехали на Зеленый остров копать участок под картошку. Помнишь Зеленый остров? Уж как хорошо бывало там в мае, когда полая вода сойдет. Травка повсюду зеленая-зеленая, птички звенят и пахнет таким пряным… ну знаешь, как вот на Волге на островах в жару пахнет между ивовыми кустами. И земля такая — в корочках, в трещинках вся, а копать возьмешься — прямо пух!.. А мы ведь уже десять лет как не садим картошку на Зеленом. И почему мне такое привиделось?..

Слушая мать, Зоя думала о том, что случиться, конечно, может всякое, только если вообще существует справедливость, то несчастье не должно обрушиться на Зою, потому что не совершала она в своей жизни ничего такого, что было бы противно и вредно природе; и то, что теперь происходит с Зоей, тоже совершилось не по ее прихоти, а по велению самой матери-Природы.

— Мам, а правду говорят, что второй раз рожать легче? — спросила она.

— Ну, это у кого как… — Александра Васильевна свела на животе большие старые руки и задумчиво прищурилась, вспоминая. — А вообще-то так оно и должно быть… Вот я, например, Лешу родила хорошо. А ведь он крупный был, почти четыре кило. Это ты махонькая почему-то родилась, два восемьсот… А вот уже и сама!..

Тут Александра Васильевна неуверенно взмахнула руками — и вдруг закрыла ладонями лицо.

— Мам, ты что! Перестань сейчас же! — строго проговорила Зоя.

— Ой, доченька!.. Ой!.. — судорожно выдыхала Александра Васильевна. — Ну, ничего… Даст бог, ничего… Ты не бойся. Такая уж наша бабья доля!..

Машина подъехала. В ночной тишине Зоя услышала ее фырчание, потом мотор умолк и хлопнула дверца.

Зое осталось только надеть пальто — и расцеловавшись с матерью, она вышла в подъезд, осторожно прикрыв за собой дверь. На лестнице встретила взволнованного Ефима Петровича, который тут же взял ее под руку. Вместе вышли на жесткий, скрипучий снег, на морозный, резко ударивший в лицо воздух — к машине, снег перед которой был ярко-желтым от света фар. Выскочила медсестра, открыла боковую дверцу санитарного «уазика», поддерживая вместе с отцом Зою под руки, помогла ей забраться в теплый, пахнущий медикаментами салон.

Ефиму Петровичу не хотелось, чтобы дочь напрягала голос, старалась перекричать шумящий мотор, поэтому в пути он ни о чем Зою не спрашивал, только неотрывно смотрел, сидя напротив, на дочь.

«Ах ты Зойка, Зойка! — думал он, озирая зрелую полноту тела дочери и испуганно возвращая взгляд на ее отрешенное, чистое и такое родное лицо. — Что же тебе доля такая нелегкая досталась!.. Конечно, мы с бабкой будем помогать, пока живы. Только долго ли нам еще жить? А потом как будешь — с двумя-то?»

Как многие люди его возраста, Ефим Петрович понимал, что жизнь уже принадлежит другому поколению, которое и несет на себе ответственность за происходящее. Так он и сказал жене своей Александре Васильевне, когда открылось, что Зоя беременна: «Ей жить — ей и решать!»

Но вот получилось, что еще одно поколение спешило прийти и занять место в жизни. Сначала появилась Леночка. Теперь вот еще кто-то будет. Может, внук? Продолжатель фамилии Дягилевых?

Старые люди любят пожаловаться на то, что жизнь не прошла, а прямо-таки промелькнула. Озирая неоглядные кладовые памяти, они с детским изумлением спрашивают: «Куда же все это ушло?»

Ушло куда-то. Позади осталось!.. И, может быть, наша жизнь во времени, как считал Ефим Петрович, это вечный разрыв, вечное прощание?