Зеленый папа

— Прямолинейный подход к делам, а я полагаю, у меня тут больше опыта, чем у мистера вице-президента, — говорил Мейкер Томпсон, — не дает хороших результатов в Центральной Америке. Не знаю, объяснять ли это географией, пейзажем ли, ибо в этой части Америки, как вы можете заметить, преобладают кривые линии; тот, кто идет прямой дорогой, попадает впросак. Наше прямолинейное мышление, наша вертикальная линия поведения, наши открытые действия — .несомненное достижение Компании. Однако в Центральной Америке физически и морально надо следовать извилистой тропкой, ища подходящее направление, идет ли речь о постройке дороги или о подкупе власть имущего. И в этом случае, когда среди наследников намечается разлад, надо именно способствовать разладу, опираясь на тех, кто с нами.

— Но в данном случае не вы причина разлада, — сказал судья. — Скрытое недовольство существует всегда, вечная история с наследниками. Если бы мы, юристы, все знали заранее… Компании следует просто использовать это недовольство так же, как в ином, более широком аспекте используется недовольная страна из числа тех пяти, что составляли Федеральную республику[88]. Там тоже речь идет о наследстве, и каждая из них тянет в свою сторону.

— Положитесь на меня, — промолвил управляющий Тихоокеанским филиалом, — и я заверяю господина вице-президента, мы заверяем вас вместе с сеньором судьей, что наследники по имени Айук Гайтан и Кохубуль отправятся в Соединенные Штаты и останутся там надолго…

— А за этих Лусеро, — прибавил судья, — господин вице-президент может быть спокоен, ими займусь я сам; вернее, не я, а законы; законы о наследстве, о налогообложении, об отсутствующем владельце, — если сами они не захотят отсутствовать, их выставим отсюда мы, — и закон о контрибуциях, за который, — об этом еще будет время позаботиться, — проголосует наш конгресс. Если богатый хочет быть богатым, надо вести себя как подобает богачу, и государство всячески его поощрит, а власти найдут законные пути для увеличения его капиталов. Но тот, кто, помимо всего прочего, хочет быть еще и избавителем…

— Случай Мида… — сказал Мейкер Томпсон.

— Случай Мида, — повторил судья, — и если бы его не смел ураган, он был бы распят…

— Распят вами? — спросил управляющий.

— Нами или кем угодно другим, распят, расстрелян, повешен…

— Так не годится, мой друг, — вмешался вицепрезидент. — Стонер — североамериканский гражданин… Христос не был североамериканцем, потому его и распяли…

— Итак, замесим тесто! — воскликнул Мейкер Томпсон. — Но к делу надо приступать с великой осторожностью — замешивается не мука, а золото, золото же обращается в нечто столь тонкое, столь бесконечно тонкое, что становится желтым ветром, ветром, который здесь греет, а попав в Белый дом и в конгресс, на берега Потомака, может стать сквозняком.

XIII

Метелки, веники и вода уничтожили рано утром следы пиршества и вернули «Семирамиде», походившей на разгромленный балаган, вид жилого дома. Уничтожили, ринувшись вдогонку за гостями, которые постарались убраться восвояси, когда заварилась каша. Веники заметались по полу, обрызганному водой, чтобы пыль не летела, запрыгали по дворику, по улице перед домом. А потом и метелочки заплясали, наводя глянец, по мебели, зеркалам, по дверям и окнам, по картинам и вазам. Все снова стоит на месте, все вернулось к обычному ритму и повседневному образу жизни — не зря потрудились прислуга и жены новоиспеченных миллионеров. А мужья тоже занялись делами: Хуанчо отправился приторговать нескольких быков, а Лино со своим старшим сыном Пио Аделаидо взялся пилить кедровый брус.

Ветер унес жару, ветерок, пахший бабочками; женщинам было не до разговоров, но они разговаривали, маленькая Лупэ, жена Хуанчо, повязанная огненножелтым платком, и черная Крус, как называли супругу Лино, с ярко-зеленым платком на голове.

Черная Крус, вспугнув метлой курицу, клевавшую на клумбе гвоздичную рассаду, сказала:

— Самое плохое то, Лупэ, что многие чешут язык не по глупости, а просто нам назло, — вот такие, как Гауделия. Она не только дура, но и дрянь…

— Да нет, дура, как и ее муженек: у этого Бастиансито хоть кол на голове теши, все едино… И они-то, подумай, Крус, больше всех обиделись, будто ихние милости век под охраной жили.

— А Хуан Состенес, Лупэ, Хуан Состенес-то каков! — Сразу стал грязью нас поливать. Ну и хитер богатей индеец! И жена его туда же, орала, как резаная!

— Так и не угомонилась; все жены на один лад — нет чтобы посидеть в сторонке да поглядеть! Как с цепи сорвались, словно Лино у них кусок изо рта хотел вырвать. А больше всех взбеленился Макарио, он чуть ли не на брюхе перед комендантом елозил…

— Ух и сволочь! Настоящая сволочь этот Макарио. Боится, что не сделается иностранцем, что его сынки не станут мистерами. Но все-таки, Черная, наши мужья сами виноваты. Зачем было связываться с такой оравой!.. Пригласить бы немногих…

— Вот и я, Лупэ, об этом же думала. Но так уж получилось, а люди всегда разнюхают, где можно выпить да закусить…

— А тех, кому бы надо быть, не было. Крестную Лино мы ни разу и не видели…