Зеленый подъезд

– Да. – Ведь нельзя отвечать по-другому. Надо беречь мужскую самооценку. Если ты не королева бала, то полюбят тебя только за редкие душевные качества. И хотя в любви Потапова я не слишком нуждалась, никого другого не было. И я говорила: – Да. Хорошо. – Шла в ванную, крадучись, чтобы не наткнуться на его родителей, а там долго рассматривала себя в мутном зеркале. Взрослая женщина. Женщина, которую любят.

«Не так уж и плохо. Но надо придумать что-то еще», – подумала я. Миша Потапов и что-то еще вполне сможет заменить мне Быстрова. Что-то еще только для меня. Я решила научиться играть на гитаре. Нельзя сказать, что только сейчас. Давно, еще в то время, когда только и делала, что гуляла по неисхоженным улицам мегаполиса, я иногда натыкалась на людей с гитарами. В переходах, с шапками перед собой. В парках, сбившись в стайки и подпевающих. Просто идущих куда-то со спеленатыми в чехлы громоздкими инструментами. Я смотрела на них и очень хотела тоже заиметь такой талант, такую удивительную способность сбивать вокруг себя кучки людей, напевая разные там «Группы крови на рукаве». Но дальше каких-то диких фантазий дело не шло – во-первых, за неимением инструмента как такового, во-вторых, из-за того факта, что практически весь последний год я сбивалась в кучку сама, и все больше вокруг Артема Быстрова. Так что времени на музыкальное развитие у меня не было, но идея осталась.

– Это твоя гитара? – спросила я у Миши.

– Моя. Я немного играю, – покраснел он. Невыносимо. Хотя потихоньку я привыкала и к румянцу, и к прочим радостям моего статуса. Изо всего этого мне нравился только сам этот статус – девушка при молодом человеке. Смешно – если бы мои родители познакомились с Потаповым, они бы однозначно успокоились и принялись радоваться моей судьбе. Как же, ведь Миша – простой нормальный парень. Женится, начнет тащить домой свой трудовой кусок, пока я в поте лица буду утирать сопли нашим многочисленным страшненьким румяным детям. Я брошу мечтать и займу достойное меня место в обществе.

– Научишь?

– Легко! – обрадовался он. И мы с ним стали тратить уйму времени на то, чтобы установить мои негнущиеся пальцы в позиции трех блатных аккордов, а затем блямкнуть по струнам.

– Не прижимай локоть к грифу, – пыхтел надо мной Мишка.

– Я не прижимаю!

– А тут что? – тыкал он в мою сведенную судорогой руку, и мы смеялись.

– Это рефлекс. – Я отводила локоть. Пальцы покрылись болезненными следами от металлических струн, но Мишка заверил меня, что это норма.

– Через неделю на пальцах появятся подушечки. Будет легче, не больно.

И я ждала. Гитара захватила меня гораздо сильнее, чем я могла бы предположить, хотя ничего серьезнее «Калинки-малинки» и «Яблочка» сыграть не могла. Но и их я играла со скоростью реквиема. Я напевала:

– Э-э-э-х-х-х я-я-я-ябло-ч-ч-ч-ко-о-о, – пытаясь приладить голос к своим ватным неуклюжим пальцам. Но все равно сочетание моего голоса с моими руками меня потрясало, заставляя стараться больше и больше. В театре тоже были свободные гитары, не очень хорошо «строящие», но для тренировок вполне подходящие. А уж у Миши сам бог велел учиться. Чем больше мы с ним проводили времени, склоняясь над грифом, тем меньше оставалось на интимные контакты. Раз-два – и свободна. Можно слушать Мишкины шуточки, перебирать аккорды, смотреть, как он раскурочивает очередной приемник. Он был совсем не плох. Даже хорош, если бы не этот слюнявый секс. Хороший учитель, терпеливый, спокойный. Хороший друг, внимательный и душевный. Нам было хорошо. Может, нам в любом случае не суждено было оставаться вместе долго. А может, я бы и вышла за него замуж через пару лет этого совместного сидения у него в комнатке. Вышла бы только потому, что в его комнате несколько лучше, нежели в моей. Но этого не произошло. Случилось то, что случилось, и это было не хорошо и не плохо. Это было. Совесть моя молчит, так как сердце никогда не руководствуется ее советами.

В конце мая в театре на меня наткнулся Артем. Совершенно случайно. Я забилась в костюмерную, чтобы потрендеть на гитаре. Я стеснялась трендеть на людях, стеснялась сразу всего – и голоса, и неуклюжего медленного бряцания. А костюмерная была идеальным местом уединения – маленькая, набитая тряпками и декорациями комнатка, расположенная в тупике коридора. Я сидела на высоком кофре, смотрела в окно, перебирала ля, соль, до, ре. Минор, мажор. Бряк – бряк. «А не спеши ты нас хоронить». Еле выучила слова, но на всякий случай держала перед собой тетрадку. И вот тут вошел он. Наверное, он уже слышал мои завывания из коридора, так как никакого удивления не выразил.

– Привет, малыш, – сказал он, а я запаниковала. У меня есть Мишка, мне незачем новые аттракционы от Быстрова. Вот же занес его черт.

– Что, даже не хочешь поздороваться? Обиделась?

– Вовсе нет. Просто я тут занята.

– Ты мило поешь. Не знал, что ты играешь.

– Я только учусь.

– И давно? – поинтересовался он. Незнакомец, вежливый и участливый. Прекрасный и недоступный. Плохо, все плохо!

– Уже больше месяца.

– И кто тебя так хорошо учит? – как-то не к месту ревниво спросил он.