Зеленый подъезд

– Я знаю, малыш, – ответил он. И это был не тот ответ, который я ожидала услышать. Три дня, три долгих дня моя жизнь висела между небом и землей. Мы сидели в квартире, разговаривали о ерунде, готовили еду и занимались любовью. Я была счастлива каким-то отчаянным счастьем приговоренного к расстрелу. Артем ничем не дал понять, что понимает и ценит то, что я сделала для него. А спросить его напрямую я не решалась. Уже догадываясь, что снова упрусь в его слепую стену, в его тупик. В тупик, ради которого я оставила семью. И бог бы с ней. Но ради него я оставила Мишу. Что бы он ни говорил, а после того, что было, я к нему не вернусь. Я не такая уж дрянь, как меня расписывала родня, и так погано обойтись с хорошим в общем-то парнем не готова.

– Как мне жить? – решилась я и спросила у Артема, когда третья ночь подняла третью луну на небе.

– В смысле? – рассеянно переспросил он.

– Я хочу быть с тобой. Всегда.

– Но, малыш, это же невозможно, – с испугом посмотрел он на меня.

– Почему? Я люблю тебя, ты любишь меня. Ты сказал мне это там, у меня дома. При Мише.

– Где ты только взяла этого Мишу. Он же страшненький.

– Перестань, – передернуло меня, – не трогай его. Он тут вообще ни при чем.

– Понятное дело.

– Так что нам мешает? – вернулась к теме я.

– Да ничего! – как-то зло бросил мне Артем.

– То есть? Я могу остаться с тобой? – шальная надежда опьянила мозг, как доза адреналина.

– Со мной? – тупо переспросил он.

– С тобой.

– Почему бы и нет? – переспросил он и нервно закурил. Нет, не выглядит эта истерика намерением. И не похож он на человека, который меня бы любил. Или хотя бы был готов принять в дар мою любовь. Из последних сил я сдерживала слезы. Пусть не сейчас. Пусть завтра. Еще день, еще два. Сколько выдержу. Только не сейчас.

– Мне надо пройтись, – бросил он и молниеносно вышел за дверь, оставив меня сидеть в пустой квартире.

– Артем, подожди! – бросилась я за ним. Но он уже сбегал по лестнице вниз. Я все-таки разрыдалась.

Его не было уже три часа, когда мое терпение стало превращаться в раскаленные угли внутри меня. Я поминутно прислушивалась к звукам за дверью. Я бы пошла его искать, если бы не боялась, что потом не смогу уже вновь войти в эту дверь. К концу четвертого часа я нашла в серванте бутылку водки. В целях анестезии выпила первую рюмку. В тех же целях приняла и вторую. Через час я плакала пьяными слезами. Оплакивая свою горемычную судьбу, выпила еще. Ближе к утру я отрубилась. Последнее, о чем я могла вспомнить, – это об интимном контакте с унитазом. Мне было так плохо, как еще никогда в жизни. Душа рыдала от невыносимой жестокости мира, глаза не разбирали – где стены, где потолок или пол. Меня кружило, раскручивало и било о шкафы. Все вокруг раскачивалось и сливалось в размытую слезами точку. Мои воспоминания примерно на этом заканчивались. Когда пришел Артем, что он увидел, в каком я находилась состоянии, а в каком он – не знаю. Мне хотелось забыться, и я забылась. Не знаю, был ли вообще в ту ночь Артем, или это какой-то жестокий бес вместо него решил разрушить весь мой мир.

Когда поздним утром я со стоном продрала глаза, то рядом с собой на тумбочке обнаружила таблетку аспирина, стакан воды и записку. Сознание, отравленное бронебойной дозой крепкого спиртного, которого до того дня я и вовсе не пила, отказывалось принять и понять то, что было написано в ней. Много раз я прочитала ее прежде, чем поняла – конец. Буквы плясали, руки дрожали, тошнота подкатывала к горлу. «Алиса, так дальше продолжаться не может. Наша встреча была ошибкой. Я тебя не люблю и жить с тобой не собираюсь. Никогда мне больше не звони, а лучше совсем выкинь все мои телефоны. Надеюсь, что вечером тебя в квартире уже не будет. И не пей так больше. Артем».

Господи, как больно, подумала я. Больно прямо физически, больно везде. В каждой клетке тела, в каждом закоулке души. Я сжалась в комочек, превратилась в маленькую стеклянную колючку и впилась ее шипами сама в себя. С трудом выбравшись из кровати, доползла до прихожей и начала обуваться. Все было ясно, и от каждой минуты пребывания в этом потерпевшем крушение корабле мне становилось все хуже и хуже. Записка жгла руки, буквы хохотали надо мной. «Не звони больше». Зачем он написал это, ведь и так я никогда не звонила. Ну конечно, ведь все эти три дня я была так навязчива. Говорила о любви, требовала обещаний. А вдобавок еще и отвратительно напилась. Но ведь я для него... Неважно. Я без сил рухнула на пол в прихожей и разрыдалась. Бумажка выпала из пальцев, и больше я к ней никогда не прикасалась, хотя каждое слово впивалось в меня и я знала совершенно точно – мне никогда не забыть ни одного слова.